С думой о Родине - [15]

С этого митинга я начал знакомиться с воинами 158-й стрелковой дивизии.

Сформированная из истребительных батальонов одиннадцати районов Москвы в октябре 1941 года, она начала свой боевой путь на рубежах обороны столицы. Цементирующим ядром дивизии были коммунисты и комсомольцы — рабочие, инженерно-технические работники заводов «Серп и молот», «Динамо», имени Войкова, автозавода, студенты и преподаватели Московского университета, сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Свыше 1800 коммунистов, более 1000 комсомольцев сражались в этом соединении. Дивизией командовал полковник М. М. Бусаров, опытный и инициативный военачальник, позднее ставший начальником штаба 3-й ударной армии. Кадровыми политработниками являлись комиссар дивизии старший батальонный комиссар И. И. Михайлов, начальник политотдела старший батальонный комиссар С. Г. Белов. Ценных политработников дивизия получила от столичной партийной организации. Так, пропагандистом политотдела стал декан философского факультета Московского института философии, литературы и истории Федор Игнатьевич Хасхачих, комсомольскую работу возглавил студент 3-го курса Высшей дипломатической школы Павел Костягин.

В дальнейшем мы не раз опирались на содержательный опыт партийно-политической работы в 158-й дивизии, распространяли его в войсках, что было особенно ценно в период переформирования армии, сколачивания ее частей и соединений. В моем понимании это ассоциировалось с Москвой, с тем, что она щедро выделяла от себя сражающейся Красной Армии. Наша столица находила новые и новые пути для укрепления духовных связей с фронтом.

Помню, в конце августа, когда наша армия уже закончила переформирование и, сменив на оборонительных рубежах по рекам Волга и Молодой Туд соединения 22-й армии, начала подготовку к наступательным действиям, из политуправления фронта позвонили, что к нам приедет Илья Эренбург.

Статьи этого писателя были широко популярны среди воинов, учили нас ненавидеть врага, усиливали веру в победу над фашистскими захватчиками. Приезд его вызвал большой интерес, и мы готовились провести несколько встреч писателя в частях.

Но на командный пункт армии, располагавшийся тогда в деревне Петрищево на правом берегу Волги, Эренбург прибыл не один, а с американским журналистом Л. Стоу, корреспондентом газеты «Чикаго дейли ньюс». Это был прогрессивный человек, требовавший от своего правительства открытия второго фронта.

Мы с командармом приняли гостей в его палатке. Л. Стоу представился нам и сразу пояснил, что он бывалый журналист и, если генералы пожелают, то он доложит о боевых действиях союзников, но о втором фронте ничего нового сказать не может. Да, он хорошо знает, что второй фронт остро интересует русских солдат и офицеров, и больше всего об этом думал, когда получил разрешение выехать на советско-германский фронт.

— Я тоже был бы рад, если бы второй фронт в Европе был открыт скорее, — добавил Стоу.

Американский журналист просил разрешить ему побывать на переднем крае обороны войск армии.

Эренбург опередил нас с ответом, подтвердив, что мистер Стоу действительно бывалый корреспондент. Он освещал события гражданской войны в Испании, а в эту войну — боевые действия союзников в Ливии и на других фронтах. При этом вел себя порой «недисциплинированно», лез в самые горячие места.

Когда Эренбург сказал эти слова по-английски, Стоу громко рассмеялся, попросил перевести, что мистер Эренбург преувеличивает его недостатки и что, если ему будет разрешено побывать на передовых позициях, он постарается быть таким же дисциплинированным, как славные воины Красной Армии. Эренбург сообщил, что американскому журналисту разрешен выезд в район огневых позиций артиллерии. Мы договорились, что Эренбург и Стоу поедут в расположение 545-го армейского артиллерийского полка в сопровождении двух офицеров штаба и двух автоматчиков.

Узнав об этом, Стоу предложил немедленно выехать в полк. Но мы уговорили его и Эренбурга пообедать с нами и вместе с ними вышли из палатки на свежий воздух. В это время по стволам деревьев спустилось несколько белок, привыкших безбоязненно брать из рук лесные орехи, которыми мы заранее запасались. Впечатлительным литераторам это показалось странным. Мол, шли жестокие бои, а рядом бегали почти ручные белки. Эренбург и Стоу не отказались от удовольствия самим угостить зверьков лакомствами из наших карманов.

Обратившись к Эренбургу, я напомнил, что мы с ним старые знакомые.

— И мне ваше лицо показалось знакомым, — оживился Эренбург. — А вот где и когда встречались, не припомню…

— 22 июня 1941 года на радиостудии в Москве.

Вспомнил об этом и Эренбург, только намекнул, что я за прошедший год очень изменился, что война прибавила седины на моих висках.

Дело было так. Утром 22 июня 1941 года, сразу как только прибежал из дома, я получил задание от начальника политотдела Военно-политической академии выступить в этот же день по Центральному радиовещанию от имени воинов Московского гарнизона. Требовалось выразить твердую уверенность в нашей победе, гнев и возмущение вероломством гитлеровцев, обратиться к красноармейцам, ко всем советским людям с призывом дать отпор врагу, проявлять бдительность.