С днем рождения, турок! - [16]

— Хорошо, кофе и виски.

Я стал разглядывать женщин. Одна из наиболее симпатичных трудилась в полумраке над аппетитно поджаренным куриным окорочком.

В этот момент к моему столику подошел официант, описывая в воздухе круги подносом, на котором стояли чашка и стакан. Он галантно опустил их на стол и спросил:

— Желаете заказать что-нибудь из еды?

Он мог бы вполне работать в баре отеля «Плаза», где подают омаров гостям ежегодных ярмарок, а не в этой занюханной харчевне.

— Спасибо, я уже поел.

Он, улыбаясь, удалился.

В углу стоял музыкальный автомат. Ахмед наверняка частенько его включал. Кажется, тридцать марок, отданные ажурным чулкам, были явно недостаточны, чтобы я продвинулся в своих умозаключениях.

Я закурил сигарету и подошел к автомату. У меня оставались две последних марки. Чем платить за скотч и кофе, я пока не знал.

Я бросил монету в узкую щель и нажал красную кнопку. Ящик прогремел: «Oh, yes». Девица, оторвав глаза от тарелки с курицей, подняла голову и бросила на меня через весь зал удивленный взгляд.

Я встал и неохотно двинулся в ее сторону.

— Извините, можно присесть за ваш столик?

На ее лице появилось выражение, с каким смотрят на человека с дурным запахом изо рта.

— А это обязательно?

— Я ненадолго, у меня есть сообщение… об Ахмеде Хамуле… Он жив, — шепотом проговорил я.

Я действовал наобум, на ощупь, словно находясь в темноте, да еще с завязанными глазами. Ее рот от удивления раскрылся до таких размеров, что в нем мог поместиться средней величины арбуз. Я почувствовал себя счастливчиком, выигравшим лотерейный билет.

— Да… да… пожалуйста, садитесь, — заикаясь, пробормотала она и пододвинула мне стул. — Кто вы? И что вы знаете?

Я чинно уселся на стул и стал судорожно соображать, что ей сказать.

— Я друг Ахмеда Хамула. Он просил меня кое-что передать вам.

Я повернулся и окинул взглядом помещение. На мое счастье, за соседним столиком кто-то сидел и мог подслушать наш разговор. Под этим предлогом можно было увести девицу отсюда.

— Я вам все объясню, но не здесь. Где мы можем спокойно поговорить?

— Да, конечно, мы можем пойти ко мне, это здесь недалеко, но… Ладно, пойдемте, я совсем растерялась… понимаете, это так…

— Успокойтесь, — прервал я ее, — сейчас платим и уходим.

Я кивнул официанту, попросил счет и только тут вспомнил, что потратил последние две марки на автомат.

— Вы меня простите, но я забыл свои деньги. Не могли бы вы заплатить за кофе и скотч?

— Конечно.

Пока официант выписывал счет, она судорожно рылась в своем бумажнике из крокодиловой кожи. Разумеется, с большим удовольствием официант принял бы еще один заказ, а в конце бросил бы свое дежурное: «Как вам понравилось наше фирменное блюдо?» Вместо этого я покидал бар, так и не отведав курятины, что он воспринимал как личное оскорбление. Хотя, с другой стороны, судя по его худобе, сам он не очень-то увлекался здешней кухней. Наконец моя собеседница дрожащими руками вынула двадцатимарковую купюру и протянула ее официанту.

— Включите в этот счет мой кофе и виски.

В глазах официанта на миг блеснуло удивление. Он, конечно, принял меня за искателя плотских утех и был крайне удивлен, что проститутка платит за своего клиента.

В то время как он отсчитывал сдачу, я отошел к своему столику, чтобы взять сигареты и виски, который успел сделаться теплым, и залпом выпил остаток. Когда я вернулся, женщина прятала деньги в сумочку. Итак, мне удалось в кратчайшее время и без посторонней помощи найти подружку Хамула. Это вдохновляло. Это было уже нечто.

Мы вышли от Хайни.

— Я живу в этом доме, — сказала она, пройдя два метра вперед и толкнув обшарпанную дверь. Подъезд освещала мигающая слабая неоновая лампа. Женщина молча поднималась по лестнице впереди меня. Наверное, обдумывала вопросы, которые собиралась задать мне, и не знала, с чего начать. Мне это было только на руку, тем более что я все равно не знал на них ответов.

Поднявшись на второй этаж, я узнал ее имя. Оно было написано печатными буквами поверх кнопки звонка: ХАННА ХЕХТ. Ханна открыла дверь и включила свет. Мы оказались в крошечной прихожей, выложенной светлой итальянской плиткой. Кроме голубого телефона, здесь ничего не было. Розовый светильник, свисавший с потолка, создавал сумеречный полумрак. Ощущение создавалось такое, как будто ты очутился в ванне, наполненной теплым какао. Из прихожей вели две двери — одна в спальню, служившую «рабочим кабинетом» Ханны Хехт. Она открыла другую дверь — здесь была ее комната отдыха.

Она представляла собой четыре стены, вдоль которых расположились кухонный уголок, раковина и мебель из ИКЕА. На стене, оклеенной обоями, висели картинки с изображением лошадей, розовато-бежевый плакат с сердечками и танцующими детьми и бритые головы какой-то рок-группы. Полка в углу комнаты была заставлена дешевыми безделушками и книгами о лошадях. Здесь же стоял радиобудильник. Эта убогая комнатенка больше напоминала жилище подростка, не познавшего ничего лучше кока-колы, чем жилье проститутки.

— Садитесь. Что-нибудь выпьете?

— С удовольствием.

— У меня есть мартини и водка.

— Лучше водку.

— Лед?

— С удовольствием.

Пока она открывала холодильник и вытряхивала лед, я смог внимательнее рассмотреть ее. Она была высокого роста, с длинными ногами, обтянутыми джинсами. Если бы она побольше ела, то имела бы вполне хорошую фигуру. На изнуренном желтушном лице отпечатались следы неисчислимых доз, вколотых за всю ее жизнь. Крашеные белые волосы висели редкими прядями. Я спрашивал себя, какого рода отношения могли связывать ее с Ахмедом Хамулом.