С чужого на свой и обратно - [8]
Смутно припоминаю какое-то дело о сутенерстве. Вроде шла речь о том, что группа из четырех десятков парней и Кася поехали куда-то к черту на кулички работать на ферме, нарциссы рвать…
А ведь я могла бы согласиться выполнить ее последнее желание. Формально. Для виду. Сказать ей: «Да пожалуйста!». Скоро ведь мне будет все равно. А пока еще нет…
Черт возьми! Как у нас совпало! Всегда так. Долго-долго тишина, а потом сразу три эсэмэски и два звонка. Автобусы ходят парами. Самоубийцы, похоже, тоже. Неужто какая-то последовательность Фибоначчи?
Снова звонок… Что на меня нашло, когда я выбирала мелодию для этого телефона? Часы с кукушкой! Я услышала ее у Войтека, она мне понравилась, и он мне ее подарил – скинул на мой телефон через bluetooth. А этого типа у Каси тоже зовут Войтек. Знакомец. Что за роковое стечение обстоятельств! Снова! Если эта кукушка будет куковать каждую минуту, придется мне жить вечно!
– Простите, простите, простите! Я на все согласна! Беру такси и еду к вам. Буду ждать в «Старбаксе» на главной площади.
И швыряет трубку! Вот глупая мартышка! Есть люди, которые даже перед смертью хотят, чтобы последнее слово оставалось за ними. Войтека ей жаль, а на остальной мир наплевать. Просто стерва. Чтоб ты провалилась вместе со своим долбаным сукиным сыном! У меня есть свой Войтек. У моего Войтека, сердечного друга, прозвище Большой Янг. Он работает с наркоманами в городке под Варшавой – пробует спасти их от самих себя. Бросил бы уже это занятие, пусть бы они все до единого передохли. Проклятые подонки! Это он мне говорил, знаток, что женщины в детородном возрасте совершают самоубийства только в первый или второй день месячных. Какой-то там гормон приводит к тому, что у них в голове что-то сдвигается. Достаточно женщине переждать, и она снова начинает испытывать радость от повседневных хлопот. И в голове у нее все проясняется. И ты, идиотка, через пару дней, может, сообразишь, что в нашей дыре нет «Старбакса». Нет! А на улице холодно, то есть плюс три. А если ты та Кася, которую я начинаю припоминать, то будешь в кожаной миниюбке. Застудишь себе яичники, а я на том свете окажусь виноватой в том, что у тебя не будет детей от этого Войтека. От твоего уголовного типа, само собой, а не от моего друга с Мокотува, приславшего мне на телефон мелодию с кукушкой, которая не должна стать последним музыкальным произведением, услышанным мной при жизни. Не хочу. Хочу послушать «Адажио» Альбинони, и Нини Россо пусть солирует на тромбоне. Но, странным образом, вместо этого у меня в голове начинает звучать вальс из «Метели» Свиридова. О боже! Русские даже вальсы и мазурки переделывают так, что они звучат как немецкие марши. Черт бы побрал эти мои эстетические представления!
Даже умирая, не могу избавиться от таких парадоксов и конфликтов. Надеюсь, что несчастный Пауль Тиллих видит мои мучения с того света и уже знает вместе с де Голлем, что такие мудрые изречения как «Decision is a risk rooted in the courage of being free» («Решение – это риск, укоренившийся в мужестве свободного бытия»), – просто ни хрена не стоящие фразочки. С сожалением примиряюсь с возвращением в жизнь. Черт бы побрал эту идиотку, эту Касю. Сползаю с кровати. Нужно идти на главный вокзал встречать лахудру. Такси она хотела взять. Интересно, есть у нее восемь фунтов, чтобы заплатить водиле? На всякий случай беру с собой кошелек.
Вместо лахудры в мини и туфлях на высоких каблуках вижу девушку в белых брюках и кроссовках. Понятно: оделась для собственных похорон. А на кой черт ей гитара?
– Это вам. Насовсем. Только эту гитару мне жалко.
Мы сидим в «Cafе Nero» на углу Сент-Мэри стрит и Милк-Вэй авеню. Я беру двойной эспрессо. Кася ничего не хочет.
– Мне ничего в рот не лезет, – говорит она.
– Как хотите, Кася. Последняя жрачка в жизни все-таки.
Через минуту она решается на клубнично-шоколадное мороженое. Я добавляю от себя фисташковое. Для цветовой гаммы, хотя она уже почти все съела. А ест она медленно, потому что вместе с мороженым глотает потоки слез. Когда она заканчивает, я делаю полную отвращения мину и говорю:
– Мороженое было с моей стороны дурацкой идеей. Особенно это зеленое, фисташковое. Прошу прощения.
– Почему? – спрашивает Кася.
– Ну, знаешь, оно не успеет перевариться. Выйдет такая масса. Не завидую тому, кто тебя найдет…
Кася, и без того белая, буквально синеет.
– Как это?
– Ну как… Физиология. Все мышцы расслабляются. Все, что у человека внутри, выходит наружу.
Кася сидит, глупо уставившись в свой вазончик. Ее лицо начинает приобретать цвет, как здесь говорят, off white. А я сегодня не беру пленных.
– Короче говоря, каждый труп находят лежащим в содержимом его кишечника и мочевого пузыря. Отсюда и ритуал омывания тела перед положением вo гроб.
Ничего странного, что Кася чувствует рвотные позывы.
Заведение уже закрывают. Мы остались последними посетителями. Я предлагаю пойти ко мне. По дороге покупаем кое-что в «TESCO».
Четыре часа спустя в мою дверь стучится сосед. Я открываю.
– Sorry-sorry-sorry, Майк, – говорю я. – I am so sorry. We’ll be quiet! Promise! Мы будем тихо-тихо…
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
«Я не спешил становиться верующим, а воспринимал буддизм скорее как исследователь-психолог. Позже я узнал, что сам Будда советовал именно так относиться ко всем его словам: “Ничего не берите на веру, все проверяйте на собственном опыте…”. Как бы то ни было, 8 января 1994 года я побрил голову и стал монахом ордена Ниппондзан Мёходзи. Через полгода пришло время ехать в Японию. Сэнсэй решил, что в Японию мы поедем через Китай». Потом были Индия и Непал, потом опять Китай и Япония. Пять лет странствий в желтом одеянии и с барабаном в руках.
Эту историю часто называют одним из самых ярких и опасных приключений ХХ века. Слава Курилов, профессиональный океанограф, хотел увидеть весь мир, а родная страна не пускала его дальше своих границ. Тогда он посреди океана спрыгнул с борта круизного лайнера. Он выплыл. «В каком-то смысле он воплощал в себе одновременно и гумилевского читателя, и его же героя, бросающего вызов судьбе… Русской интеллигенции не след забывать своих героев: их не так много. Тот, кто прочтет эту книгу, никогда не забудет страниц, в которых Слава Курилов, покрывшийся за три дня и три ночи одинокого плавания светящимися микроорганизмами, скользит в тихоокеанской ночи, каждым своим движением поднимая ворохи огня; вот он, образ вечного мятежника» (Василий Аксенов).