Слышал ли я! Я знал черных тайронцев как самых отъявленных мошенников, собачьих воров, опустошителей куриных насестов, грабителей мирных граждан и безумно храбрых героев. Половина Европы и половина Азии имели причины помнить полк черных тайронцев. И да сопутствует счастье их изорванному знамени, как ему всегда сопутствовала слава!
– Горячие это были малые, огненные. Раз в юности я рассек своим поясом голову одного человека глубже, чем хотел, и, после некоторых неприятностей (умолчу о них) попал в старый полк; со мной пришел и слух, что я малый, у которого и руки и ноги на месте. Вот мне довелось снова столкнуться с тайронцами, да как раз в такое время, когда наш полк смертельно нуждался в них. Орзирис, сынок мой, скажи-ка название того места, куда послали одну нашу роту и одну роту тайронцев, чтобы научить патанцев кое-чему, чего они не знали до тех пор? Это было после Гхузни.
– Не помню, как его называли проклятые патаны, но, по-нашему, это был Театр Сильвера. Но ты, конечно, сам помнишь?
– Театр Сильвера! Да, да. Верно. Ущелье между двумя горами, темное, как колодец, и узкое, как талия девушки. В нем собралось патанов больше, чем нам было удобно, и они – по природе бесстыжие – называли себя резервом. Помнится, наши шотландцы и несколько отрядов гурков теснили патанский полк. Шотландцы и гурки вечно вместе, сущие близнецы, именно потому, что они так мало похожи друг на друга; когда Богу угодно допустить это, они сообща напиваются. Ну-с, как я уже сказал, одной роте старого полка и одной роте тайронцев велели обойти гору и рассеять патанский резерв. В те времена офицеров было маловато: свирепствовала дизентерия; они же мало заботились о себе; вот потому-то нас послали всего с одним офицером. Но он был настоящий молодец, со здоровыми ногами и с полным зубов ртом.
– Кто это был? – спросил я.
– Капитан О'Нейль, старый Крюк – тот, об истории с которым в Бирме я рассказывал вам. О!.. Молодчина это был! С тайронцами шел юный офицерик, но дьявольски хорошим командиром оказался он, и вы это сейчас сами увидите… Мы и они встретились на горе; оба отряда пришли с различных сторон, а этот скверный резерв ожидал внизу; патаны были точно крысы в колодце.
– Держитесь, молодцы! – сказал Крюк, который всегда заботился о нас, как мать о детях. – Сбросьте-ка на них несколько глыб, знаете, в виде визитных карточек.
Не успели мы сбросить чуть больше двадцати камней, как патаны стали сыпать страшными проклятьями; вдруг приносится офицерик тайронцев.
– Что вы делаете? – кричит. – Зачем портите удовольствие моим людям? Разве вы не видите, что они будут сопротивляться?
– Честное слово, он редкий храбрец, – говорит Крюк, – оставьте камни в покое, ребята; спустимся, сразимся с ними.
– Ну, это не сахарный сироп, – проворчал один из моих товарищей в заднем ряду, а Крюк и услышал.
– Разве у каждого из вас нет ложки? – со смехом сказал он, и мы быстро спустились с горы. Леройд лежал больной, и, конечно, его не было с нами.
– Вранье, – сказал Леройд и пододвинул к нам свои козлы. – Я был в ущелье, как тебе отлично известно, и там заполучил вот это. – Он поднял свои руки: из-под левой сверху вниз, по груди, тянулась тонкая белая полоса, кончавшаяся близ четвертого правого ребра.
– Ну, я выживаю из ума, – не смущаясь, сказал Мельваней. – Да, ты был с нами; о чем только я думал? Лежал другой. Ну, Джек, значит, ты помнишь, как мы с тайронцами сошли вниз и патаны сжали нас до того, что мы не могли двинуться.
– О, в жестокие тиски попали мы! Меня так теснили, что мне казалось, я сейчас лопну, – заметил Орзирис, задумчиво потирая себе желудок.
– Там не место было маленькому человеку, но один коротышка, – Мельваней положил руку на плечо Орзириса, – спас меня от смерти. Дрались молодецки; патаны держались чертовски долго; мы смело теснили их, ведь шел рукопашный бой, и долгое время никто не стрелял. Действовали только ножи да штыки, да и теми было не очень-то ловко орудовать, потому что мы и наши противники стояли вплотную друг к другу; тайронцы ожесточенно кричали позади нас; долгое время я не понимал, чего они беснуются, и только позже уразумел причину их ожесточения; поняли и патаны.
– Обхватывай их ногами! – смеясь, крикнул Крюк, когда мы остановились и он сам обхватил рослого косматого патана и точно прирос к земле; ни он, ни его противник не могли причинить друг другу вреда, хотя обоим хотелось этого.
– Хватай в охапку! – сказал он, когда тайронцы стали сильнее прежнего напирать на нас.
– И бей через плечо! – крикнул стоявший позади сержант.
На моих глазах мимо уха Крюка промелькнул тесак, и патан получил рану в горло, – точь-в-точь свинья на ярмарке.
– Спасибо, брат! – крикнул Крюк, спокойный, как непосоленный огурец. – Мне нужно было место.
И он продвинулся вперед; упавшее тело патана дало ему возможность сделать один шаг.
– Вперед! – крикнул Крюк. – Вперед вы, чертовы перечницы! Мне, что ли, тащить вас за собой?
Итак, мы бились, тесня патанов; били их ногами, вскидывали, ругались. Трава была скользкая, каблуки скользили, и Боже помилуй переднего малого, который в этот день падал!
