С царем и без царя - [31]

Картина была умилительная... Многие плакали. Торжественно прозвучали в зале слова пропетой присутствовавшими молитвы: «Спаси, Господи, люди твоя», сменившейся народным гимном.

Обратный выход Их Величеств из Николаевского зала сопровождался долго не смолкавшими криками «ура» собравшихся в Николаевском зале.

Переживаемые события, предстоящий отъезд многих на фронт с выступавшими войсками, патриотические овации царю в Николаевском зале — все это привело публику в состояние полного экстаза, и она, в своем желании быть ближе к государю, так стеснила проход Их Величеств, что государь был вынужден мне сказать: «Воейков, дайте мне вашу руку и постарайтесь, чтобы не отделили детей от нас».

Их Величества проследовали на балкон среднего зала запасной половины, выходившей на площадь, на которой от арки главного штаба до самого дворца было море голов собравшегося народа. При появлении царя все как один человек, сняв шапки, опустились на колени и исполнили гимн, сменившийся криками «ура». Исходившее от чистой русской души проявление любви и преданности царю настолько взволновало царскую чету, что у государя слезы навертывались на глаза, а государыня еле сдерживала свое волнение. Через такую же толпу следовала царская семья с катера во дворец и обратно по набережной Невы, чтобы дойти до яхты «Александрия», стоявшей у царской пристани около Николаевского моста. На «Александрии» Их Величества вернулись в Петергоф.

Возбуждение патриотически настроенной известиями с Балкан толпы воодушевило и наших общественных деятелей: лишенный кафедры распущенной на летние каникулы Государственной думы председатель ее М. В. Родзянко устроил летучий митинг у подъезда дома сербского посланника; стоя на извозчике, он, за отсутствием думской аудитории, изливал свои чувства перед уличной толпой.

28

Император Вильгельм. Разгром здания германского посольства. Прием английского посла.

Император Вильгельм обратился к бельгийскому королю с письмом, в котором заверял его, что нейтралитет Бельгии им ни в коем случае нарушен не будет; а через несколько дней бельгийскому королю было Германией сделано предложение пропустить войска через бельгийскую территорию с обещанием, в случае согласия, заключить выгодный для Бельгии договор.

Так как предложение это было отвергнуто, германские войска вступили на ее территорию, что понудило Бельгию объявить Германии войну. За три дня до этого, с балкона Шлосса, перед бронзовыми конями работы русского скульптора Клодта (подарок императора Николая Павловича) император Вильгельм старался в пространной речи изъяснить собравшейся у Лустгартена уличной толпе причины возникновения войны. Император, между прочим, говорил: «Враги нас кругом обманывают. Мы уничтожим врага и вложим меч, который я вынужден вынуть...» На нашего государя это выступление императора Вильгельма перед улицей произвело настолько неприятное впечатление, что он не раз высказывал свое глубокое возмущение поведением германского императора.

Накануне объявления нам войны германский посол граф Пурталес при посещении в Петергофе министра двора графа Фредерикса выставлял одним из мотивов необходимости для России подчиниться указаниям Берлина то обстоятельство, что в момент выступления мобилизованных войск в России может вспыхнуть революция, признаками которой, по словам посла, служили забастовки, в те дни происходившие на многих крупных фабриках и заводах Петербурга. Упорно циркулировали слухи, будто бы деньги на забастовочное движение широко лились из «Дойче банк».

Этим обстоятельством многие объясняли осведомленность графа Пурталеса в деле настроения рабочих масс. Но в этот раз, несмотря на революционное настроение наших прогрессивных кругов общества, прилив немецкого золота не дал ожидаемых результатов.

Можно было думать, что патриотизм в народе еще был силен: все немецкое усердно изгонялось, даже произошло казавшееся необходимым переименование Санкт-Петербурга в Петроград благодаря настоянию перед Его Величеством статс-секретаря A.B. Кривошеина. В действительности же, так как всякая война ложится тяжелым бременем главным образом на народ, это обстоятельство было и на этот раз учтено сеятелями смуты, которым было на руку возбуждение военного патриотизма.

Мирные жители, ограничившиеся первые два дня после объявления войны ношением по улицам столицы портрета государя и пением народного гимна, решили на третий день принять более активное участие в начавшейся войне и разгромили здание германского посольства на углу Большой Морской и Исаакиевской площади. Не избегли уничтожения и бронзовые кони, украшавшие это весьма неудачное в архитектурном отношении здание. Снятые с крыши, они не без большого труда были потоплены в Мойке якобы патриотически настроенной толпою. От внутреннего убранства помещений посольства остались одни лишь воспоминания.

Вечером 23 июля я был во дворце, в приемной Его Величества, когда приехал английский посол сэр Джордж Бьюкенен. Ожидая государя, он мне ни слова не сказал о причине своего представления Его Величеству, а по выходе из кабинета заявил, что хотел государю первому доложить телеграмму о решении его правительства объявить войну Германии. «С этого момента, — сказал он, — рад пожать вам руку как своему союзнику и соратнику».