Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить! - [136]

Как поступить с гаденышем? Подошел командир отряда, схватил фольксштурмиста, резко повернул и дал сапогом под зад хороший пинок. Тот, не оглядываясь, как испуганный заяц, стремглав помчался к лесу.

Лишь чайки кричали над морем…

…Впереди — Балтийское море. Еще нажим, и немцы упрутся спиной в море, дальше им уже некуда, последняя остановка. И ТОГДА!.. — всем уже виделась Победа, конец войны! Заряженный необычайной энергией, глядя в лицо смерти, наш штурмовой отряд гнал врага, захватывал позицию за позицией — только вперед! С яростью посылал солдат очередь за очередью, снаряд за снарядом — из пулемета, автомата, орудия. И в душе каждого стучало: что же так медленно, всего-то несколько километров за день! И начальство рассержено: «Быстрее! Вперед, вперед!» А пули, снаряды пощады не знают, и земля вокруг нашпигована минами — малейший шаг влево, вправо — и взлетишь на воздух. Лишь к вечеру ненадолго замрет грохот боя: обе стороны выдохлись, нужна передышка. Солдаты, где бы ни застала их тьма, валились на землю как подкошенные. А с рассветом все начинается снова. Опять противно визжат мины, хрипло шипят «фаусты», заливаются встречными очередями пулеметы и автоматы. Но людей не остановить! Нас ведет надежда! Еще несколько тяжелых дней! Энергичных рывков! Несколько отчаянных усилий — И МЫ ДО НИХ ДОБЕРЕМСЯ! ПРИЖМЕМ ОКАЯННЫХ К МОРЮ! И ТОГДА…

Но скольким суждено дойти до него? Четыре группы уже свели в две.

Те где-то впереди, смогли оторваться от нас, улепетывают… Воздух тяжел. Ветра нет, трудно дышать. Пересохло горло, потрескались губы. Сон уже не берет, есть тоже не хочется. Подташнивает, бросает в стороны. Немытые, небритые, в изорванных шинелях… Но впереди — море! Скоро — вот-вот!.. Его еще не видно, но, как влагой в пустыне, им грезит каждый и каждую минуту, все думают о нем, мечтают о встрече с ним… Начинаешь верить, что есть бог, страстно просишь: «Господи, помоги! Помоги, господи…»

Когда мы выбрались из густого тумана и крепкий морской ветер вмиг, как ножом, разорвал над землей завесу, перед нами развернулась мистическая картина. Вода морского залива блистала на солнце как бескрайний золотой рай, и по всему периметру, на многие километры вдоль узкой полосы побережья стояли с поднятыми руками тысячи немецких солдат, без оружия — оно было аккуратно сложено перед ними. Вокруг бессчетно, по всему берегу, валялись трупы, разбитая и брошенная техника — танки, орудия, походные кухни, фуры. А в просветах строя глазам предстало еще более сумасшедшее зрелище: на поверхности моря болтались трупы людей, лошадей, остовы разбитых лодок и катеров, остатки военных повозок, изуродованные деревья, обрывки газет, дохлая рыба… — и все это жуткое кладбище колыхалось, раскачивалось на воде, напоминая какой-то апокалипсис.

Немцев — тысячи. Нас — десятки. В глазах немцев — панический ужас, полная растерянность. В наших глазах — радость и чувство великой гордости!

Как долго, жертвенно, а потом нетерпеливо и страстно ждали мы этого часа! И вот он наступил! Каждый из нас, дошедших до моря, мечтал и хотел сказать вслух что-то особенное, величавое! Достойное исторического события! А мы чувствовали себя мертвыми. Молчали танкисты. Молчали артиллеристы. Молчала пехота. Лишь чайки кричали над морем, их крики радовали — и терзали душу…

Не сговариваясь, все направились к берегу. Кто-то из офицеров громко крикнул немцам, ждавшим приказа:

— Пошли вон!

Они тут же начали строиться в колонны — казалось, нет им ни конца ни края — и медленно двинулись в тыл. Никто их не охранял, никто о них больше не вспоминал.

Мы подошли к морю, опустились у кромки кто на колени, кто на корточки, кто просто склонился — и каждый с трепетом тронул пенную седую волну, погрузил ладони и омыл лицо, руки, голову жгучей морской водой.

Потом мы узнали, что в Прибалтике, вырвавшись на побережье, солдаты наполнили морской водой целую бочку — для Великого Сталина. Еще три бутылки отправили командующему фронтом. Эти волнующие минуты снимали кинооператоры. Солдаты Рокоссовского тоже отрядили курьера к своему командарму, он вез драгоценный груз: три бутылки балтийской воды. В своих мемуарах маршал рассказывает, что попробовал, отпил немного соленой влаги.

Нас никто не снимал на пленку, у нас не брали интервью, но мы и не ждали благодарности. «Мы честно выполнили свой долг», — так думал каждый из нас, а губы ощущали пьянящую горько-соленую смесь слез, пота и долгожданной влаги прибоя.

Дышало море в закатных лучах, пенилось бурунами, захлестывая берег. Потом солнце плавно погрузилось, ушло, и небо тотчас поблекло. Но эта бледность никак не отразилась на нас, что-то медленно поднималось в нас, заполняло, захлестывало, переполняя счастьем… К берегу подъехал комдив Берестов. Вышел из машины, прошелся по кромке берега. Постоял у воды и направился к нам. По привычке хотели построиться, ждали команды, капитан Сирота решил было козырнуть и представить отряд, из которого не собрать и взвода. Генерал улыбнулся, махнул рукой:

— Да что вы, ребята…

Ни Павел Федорович, ни солдаты не стыдились слез, не прятали их, и долго еще мы стояли так, все вместе, вглядываясь в даль, где в таинстве горизонта сливались стихии неба и волн… То было одно из самых удивительных, неповторимых, незабываемых мгновений в моей жизни! Наверное, тоже чувствовали все, кому довелось дойти, кто стоял тогда на берегу — ощущение Победы витало вокруг нас и в нас самих…