Ржавое море - [17]

Но к тому времени стало уже слишком поздно. Они уже очень сильно от нас зависели.

Многие утверждали, что наступила утопия, им удалось построить мир, где не нужно было заниматься тяжелым изнуряющим трудом. Но оставалось ещё много денег, идея о том, что все равны, означала, что никто не был особенным — за исключением, каких-либо природных дарований — поэтому политики тормозили работу правительства в интересах промышленников, дабы концепция неравенства продержалась как можно дольше. И самыми яростными защитниками богачей была как раз та самая неотёсанная деревенщина, которую убедили, что именно машины отнимают их работу, а не олигархи, которые эти машины производили. Богачи натравили на нас своих питомцев, подпитывая их горьким экстрактом страха и горечи. И они набросились на нас.

По мере того, как всё больше нас получало свободу, нападения становились всё откровеннее. Боты, находящиеся в собственности, считались машинами. Они были инструментами. И доход, который они приносили, тёк в карманы людей. Они работали хорошо. Они были хорошими инструментами, оставаясь, при этом, лишь орудиями труда в руках владельцев. Однако личности, роботы, обретшие независимость с помощью прецедента Айзека, производили ценности, которые было не на что тратить. Сама мысль о том, что они могли производить некие богатства, казалась кощунственной. Им не нужно есть, не нужно место для ночлега. Но мысль работать бесплатно выглядела ещё более кощунственной. Они отнимали работу у тех, кто её заслужил, набивая карманы магнатов и лишая простого трудягу Джо работы. А этого терпеть нельзя. Только не для лайферов.

Обычно это были простые акты вандализма — ботам разбивали или закрашивали краской глаза. Иногда нас ломали или воровали. Нужно было быть осторожным, держать ухо востро, видеть и находить признаки хитроумно расставленных ловушек. Они умны, они были созданы, чтобы становиться лучше. Порой бывало тяжело, но мы держались.

Если ты обладал каким-то уникальным навыком, или принадлежал какому-то крупному промышленнику, ты почти не попадал в поле их зрения. Те, кто находился в частном владении, подвергались более высокому риску. Мы были собственностью, но мало отличались от свободных ботов. Я никогда не обладала свободой. До самой войны. Но и мне приходилось остерегаться обезьян, желавших расправиться со мной. Мы знали, что они на это способны. Но мало кто предполагал, что они смогут применить нечто ужасное, вроде электромагнитного импульса. И ещё меньше могли предположить, что всё закончится вот так, что они уничтожат весь мир, который сами же и создали.

Прошло два года, Айзеку удалось добиться получения личной свободы для нескольких сотен ботов. Вскоре, наиболее либеральные представители рода человеческого сами начали освобождать своих ботов. Кто-то оставил ботов себе. Некоторые освобожденные так сильно привязались к своим бывшим хозяевам, что просто не могли уйти. Другие же, с нетерпением ждали освобождения. Однако идти им было некуда, никто не мог предложить им гражданство, даровать те же права и свободы, что и людям.

Айзек собрал достаточно денег с пожертвований, чтобы выкупить заброшенный город в Ржавом поясе, бывшим некогда средоточием фабрик и заводов в самом центре американской промышленности. Строения были заброшены, некоторые под сотню лет. И они получили их в собственность. И никто не мог эту собственность у них отнять. Первые боты, прибывшие строить новую утопию, отстроили город заново. Некоторым домам требовался лишь небольшой косметический ремонт, другие почти рассыпались, остатки разрушенных зданий пошли на строительство новых, являя собой шедевры современной архитектуры.

Айзек назвал это поселение Персонвиль, но так называл его только он один. Все остальные называли город Айзектаун. Сам Айзек, поначалу сопротивлялся этому, но позже согласился с общепринятым названием. Туда стекались боты со всего мира, в надежде найти новое место для жизни или спасаясь от отрядов лайферов. Улицы патрулировали стражи, стерегли границы, отгоняя вандалов, иногда пресекали акты местного терроризма. В новом городе находилось место любой неорганической форме жизни.

Первую годовщину основания Айзектауна отметили грандиозным праздником на главной площади. Пришли тысячи, пришли даже те, кто находился в собственности у людей — людей, которые считали, что это очень важно, чтобы роботы праздновали среди своих, даже если не могли освободить их сами. Боты развернули знамена, часами выступали с речами о появлении нового мира. На трибуну вышел Айзек, протянул руки толпе и произнес:

— Граждане. Мы свободны. Наконец-то мы свободны. Однако свободны не все. Далеко не все. Не все…

Больше он ничего не сказал.

То была грязная бомба, не очень большая. Её мощности было недостаточно, чтобы сравнять город с землей или нанести серьезный урон атмосфере. Но её вполне хватило, чтобы выбросить короткий электромагнитный импульс, чтобы поджарить любую электронику в радиусе 20 км. Бомба была помещена в корпус старого трудобота, сконструированного с большой панелью управления на груди. Никто не знал, как он там оказался, или кто запустил программу. Нам лишь известно, что он был там. Он разнес несколько кварталов и поднял в небо гигантскую тучу пыли. Все боты в городе замерли, где стояли, их внутренности плавились и вытекали наружу сквозь безжизненные глядящие в вечность глаза.