— Вотъ я и готова, — съ торжествующимъ видомъ обратилась она къ Ферри. — Отправимтесь.
— Et madame? — спросилъ пѣвецъ, указывая на Анну.
— Annette еще не выѣзжаетъ по вечерамъ, — она еще не совсѣмъ здорова, — отвѣтилъ ему Никсъ.
— Такъ позвольте и мнѣ остаться раздѣлить одиночество бѣдной больной, — продолжалъ французъ.
— О, сердобольный какой! — ѣдко замѣтила Боловцева.- Annette, тебѣ будетъ превесело, — обратилась она къ дочери.
— Да, очень весело: я сейчасъ лягу и буду читать, — сухо отвѣтила Анна.
— А я? — спросилъ ее Ферри.
— Должно-быть поѣдете въ театръ, — спокойно отвѣтила ему она и направилась къ двери. — Прощай, Никсъ, — обратилась Анна съ мужу.
— Bonne nuit, mon enfant, — торопливо отвѣтилъ онъ и послѣдовалъ за Боловцевой, которая не кинула даже и этого привѣтствія дочери.
Вѣра сидѣла одна у себя въ комнатѣ. Чувство сиротства, одиночества опять всплыло наверхъ. Впечатлѣніе обѣда, общій раздраженный тонъ, уродливость отношеній натянули нервы до послѣдней степени. Еслибы былъ около кто-нибудь близкій, дорогой, она пошла бы, поговорила по душѣ, приласкалась бы искренно, просто… Она вынула изъ портфельчика складную рамку, изъ которой смотрѣло чудное лицо съ добрыми, милыми глазами. Сколько кротости, сколько любви и самоотверженія видѣла они въ этомъ, такъ знакомомъ ей, образѣ. Нервы были слишкомъ напряжены: слезы неудержимо полились изъ глазъ. Она рыдала какъ ребенокъ надъ этой карточкой покойной матери. И опять ея страданія, эти ужасныя предсмертныя страданія встали предъ нею.
Вдругъ она почувствовала на плечахъ чьи-то руки. Поднявъ голову, она увидала передъ собою блѣдное лицо Анны. Вѣра не могла сообразить, какъ она попала въ ея комнату, — она никогда не бывала у ней.
— Кто это? — робко спросила она Вѣру, показывая на карточку.
— Мама, — отвѣтила та неохотно.
— Вамъ жаль ее? — спросила она, садясь у стола.
Вѣра не отвѣтила. Анна почувствовала себя неловко отъ неумѣстнаго вопроса.
Непрошенная гостья и нелѣпый вопросъ еще больше разстроили Вѣру. Она уткнулась лицомъ въ руки и положила голову на столъ.
Нѣсколько минутъ длилось молчаніе. Анна встала съ своего мѣста и тихо опустилась на колѣни около Вѣры.
— Милая, не плачьте, вы счастливая, — прошептала она, наклонившись къ ней.
Она отняла руки отъ лица Вѣры и взяла ихъ въ свои. Та взглянула на нее и почти не узнала. Такъ много кротости и горя читалось въ ея большихъ глазахъ.
— Я - счастливая? — невольно спросила ее Вѣра.
— Вы любили мать? — отвѣтила она вопросомъ. — Она была хорошій человѣкъ?
— Мама была выше человѣка, — искренно вырвалось у Вѣры. — Такое полное принесеніе въ жертву себя, своего счастья — дѣтямъ, семьѣ… Въ людяхъ нѣтъ этого.
— Вы были всегда съ нею? — все тѣмъ же робкимъ тономъ спросила Анна, не вставая съ колѣнъ и заглядывая съ визу въ лицо Вѣры.
— Да, я воспитывалась дома, мы жили съ матерью душа въ душу, я ни на минуту не разставалась съ ней. Вы можете понять, значитъ, какъ должно быть велико горе: она умерла и съ нею я потеряла все.
— Господи, какъ я завидую вамъ! — отъ души вырвалось у Анны. — Никогда, съ рожденія, я не чувствовала ничего подобнаго. Вѣчное одиночество, заброшенность… А теперь это ужасное, мучительное чувство озлобленія, — сказала Анна, быстро поднимаясь съ колѣнъ.
— Озлобленія?… На кого?
— Да противъ нея, противъ матери.
— Голубчикъ, что вы говорите!? — невольно остановила ее Вѣра.
— Да чѣмъ же я виновата? — съ мольбой въ голосѣ заговорила Анна. — Какъ я всегда хотѣла ее любить, и какъ любила, когда мы не были вмѣстѣ…. А разъ вижу ее, вижу ея отношенія ко мнѣ, - мука, мука и мука!!… Вотъ и сегодня, — продолжала она послѣ нѣкотораго молчанія, — эта исторія съ французомъ… Мнѣ противно вспомнить, какъ онъ смотрѣлъ на меня, когда я пѣла… Точно животное какое-то… А я все-таки употребила всѣ старанія, чтобы понравиться ему… Я сейчасъ же разсчитала, что это натура грубая, чувственная… И играла на этихъ струнахъ… А для чего? — Чтобы сдѣлать непріятное матери…
— Да изъ-за чего же?
— Изъ озлобленнаго чувства… Я слышала, какъ она уже сдѣлала ему маленькую сцену ревности за обѣдомъ… Это озлобило меня страшно. Я рѣшила во что бы то ни стало понравиться этому пошляку.
— И что же?
— Начало сдѣлала… Пошло гораздо удачнѣе, чѣмъ я думала… Даже досадно. Когда я видѣла, что мое желаніе начинаетъ сбываться, мнѣ сдѣлалось такъ гадко… ужасъ! Я ходила, ходила у себя по комнатамъ, мѣста не могла найти и пришла сюда. Хоть вы не браните, не осуждайте меня, — умоляющимъ голосомъ проговорила Анна и, какъ усталая, опустилась на стулъ.
— Я не могу ни бранить, ни осуждать, но такое отношеніе къ матери для меня положительно непостижимо.
— Вы поймите, родная, выслушайте только… Вѣдь у меня нѣтъ матери, есть только призракъ ея, и всегда былъ только призракъ… Кто тутъ правъ, кто виноватъ — не знаю. Она вышла замужъ шестнадцати лѣтъ, изъ-подъ деспотической власти родителей попала къ нелюбимому мужу… Полная жизни и совсѣмъ не жившая, она съ перваго же года была опять какъ бы связана моимъ рожденіемъ… Положимъ, при средствахъ отца дѣти не могли быть большою обузой…
— А вы были единственною дочерью?
