Ржаной хлеб с медом - [45]

— У нас, как ни верти, все быки с кондицией.

О кондиции постоянно твердили зоотехники и ветеринарный врач, председатель и бригадир.

Раньше Купини показывали упитанные бычьи спины, радовались лоснящимся бокам, рассказывали про корма. Гости согласно кивали, но глазами шарили по сторонам. Председатель неизменно заканчивал демонстрацию словами:

— Соответствуют кондиции. Уже долгие годы.

После чего товарищи из центра устремляли на быков и на их нянек восхищенные взоры.

Микус быстро смекнул, что нет смысла выкладывать крестьянские хитрости. Никого не интересует, сколько даешь сена, сколько соломы, сколько комбикормов и корнеплодов. Он стал ограничиваться одной фразой:

— У нас, как ни верти, все быки с кондицией.

Чтобы приезжие не стояли истуканами, точно чиновники с накрахмаленными физиономиями, Микус доверительно сообщал:

— Колхоз, да и мы с женушкой, как ни верти, получаем за сверхбыков.

Чуть такое скажешь — сразу у всех удивление, вопросы. Гости, видно, полагали, что старик проболтался: быков больше, чем в списках. Лишних делят на граммы, чтобы у официально зарегистрированных суточные привесы были побольше.

Но Купини до такого и додуматься не могли, а предложи им кто-нибудь этакое жульничество, ввек не согласились бы.

Бычки тем временем набирали вес — не наглядеться на красавцев. Вилма смеялась:

— Кожа растет слишком медленно. Того гляди — лопнет.

Сверхбыками Купини называли килограммы, которые быки наращивали сверх положенных по норме. Вилма с Микусом за короткий срок доводили каждого из ста двадцати бычков до нужной границы веса и еще чуть выше.

Когда в республике стали нахваливать семейные фермы, колхоз приводил в пример семью Купиней в «Крастах». Главный зоотехник комментировала:

— Доверили порядочным людям.

Вилма и Микус ничего не знали о таких разговорах. А если б и услышали, то посмеялись. Зоотехник, якобы доверившая им ферму, еще сидела за школьной партой, когда Купини уже ухаживали за телятами. Сварщики тогда сварили металлические загородки. Потом сюда привели бычков и выпустили средь каменных стен коровника. Все остальное надо было налаживать собственными руками. Так стали Купини мерить те полкилометра до «Крастов», которые на спидометре вытянулись в полтора.

Много говорят и пишут о крупных фермах и совсем забыли о малых, отшельницах окраин, что стоят далеко от суеты и многолюдья центральных усадеб. За небольшими хлевками большей частью ухаживают пожилые люди, тянут этот нелегкий воз и не ропщут. Когда у них иссякают силы, главные зоотехники рвут на себе волосы, а у руководителей хозяйств на висках прибавляется седины.

Микус занемог, и Вилма одна больше не справлялась. О своем муже она сказала кратко:

— У Микуса ничего не болит. От старости слег.

Безотказному некогда труженику не хотелось больше вставать. В бок его не кололо, поясницу не ломило, просто навалилась немочь и вжала в постель. До того, чтобы за ним надо было еще и ухаживать, дело не дошло. По дому Микус двигался, приберет, что может, корм положит потихоньку коровке да обеим лошадкам. Но работа не спорилась. Все валилось из рук, пальцы путались, цеплялись.

Вилма перемены в старике восприняла спокойно. Пошутит, посмеется с другими:

— Трубка в зубах, а он щупает матрац. Еще на меня сердится, я, дескать, спрятала.

Никто в коровник «Крастов» идти не хотел. Не манил и райский уголок. Купини и Красты построили свои дома между озерами. Разбросанные озерки лежали, казалось, отдельно, но были соединены между собой ручейками. Голубые извилины напоминали связку сарделек, брошенную на чаши весов. К обоим дворам почти вплотную подступал лес. Большие и малые звери протоптали к озерам тропы. Когда над лесом проносились бури, на луга выбегали дикие стада: загодя чуяли приближение опасности.

Микус в такие часы обходил дом. Потянет, подергает, крепко ли затворены окна, двери. На всякий случай подопрет ворота сеновала бревнышком. После обхода хозяйства садился перед плитой, закуривал трубку и с видом знатока предрекал:

— Чует мой нос, часа через четыре в лесу опять повалит деревья.

Через три, шесть, восемь часов, никто ведь после не считал, деревья действительно падали. Вилма вслух удивлялась дальновидности старика, хотя сама примечала диких животных и разбиралась в лесных приметах не хуже Микуса. Но ради доброго мира делала вид, что глупее и послушнее, чем на самом деле. Так легче было направлять мысли мужа в нужную сторону.

Теперь великий провидец лежал и сетовал: вот-де напасть. Болезнь, мол, слишком рано выпроводила его на пенсию. Все надеялся поправиться и снова работать. Мечтал о том часе, когда можно будет отпустить восвояси сменщиков.

Вилма поддерживала разговор, со всем соглашалась, но прекрасно понимала: Микус прилег отдохнуть перед вечной разлукой.

Его сетования и недовольство сменщиками понял бы любой порядочный человек. То были бродяги и пьяницы. Их имена и фамилии Микус даже не пытался запомнить. Оба поселились в пустующем конце дома, где когда-то жил сын Купиня с семьей. До тех пор пока его не пригласили в районный центр и не посадили начальником над всеми агрономами.

Новые скотники путали день с ночью в зависимости от количества выпитого и от тяжести похмелья. Быки у них топтались мокрые, вывалявшиеся в навозе. Старый хлев был глубок, свежей подстилки требовал не то что каждый день, а по многу раз в день. Непривязанная рогатая скотина месила навоз. И жутко мычала. Как на беду «Красты» стояли слишком далеко от остального мира. Никто не услышал бы, если б даже быки сорвали с фермы жестяную крышу и покатили вниз по горе.