Ржаной хлеб - [74]
— Порядок!
Захар вытер руки грязной тряпицей, этой же тряпкой смахнул со стола, выставил два граненых стакана.
— Действуй, кореш!
— Под зуб что-нибудь положить найдется?
— Что-то вроде оставалось.
С полки, на которой стояли всякие склянки-пузырьки с красками, Черников снял поллитровую банку, на дне ее в мутной жиже плавало несколько килек, из ящика стола извлек краюху зачерствевшего хлеба, пяток перышек вялого зеленого лука.
После первого стакана у Федора внутри что-то отпустило; крепко потерев лоб, он пожаловался:
— Все у меня с Танькой, Захар. Отрублено — завязано!
— А ты и расплылся? Да хватит нам этого добра! — Черников всерьез не понимал, как можно по такому пустяку расстраиваться. — Ты слышал, как я ее в прошлом году в газете расчехвостил? На весь район.
— Слышал. — Федор с внезапной ненавистью посмотрел в оплывшее лицо дружка. — Паскуда ты — вот кто ты!
— Ну, пускай паскуда, — не возмутился, не обиделся Черников. Глаза его в рыжих ресницах сузились, как прицелились: — А она с тобой лучше поступила? Хвостом повиляла!
Федор скрипнул зубами.
— Ладно, не тебе о ней трепать! — почти трезво запретил, отрезал он и в отместку насмешливо спросил: — Почему из Дома культуры ушел? Ты ж там почти хозяином был. Или поперли?
— А, надоело! — Черников попытался не выдать обиды, но это ему не удалось, говорил он раздраженно, с вызовом, явно приукрашивая. — Там уж без меня вся самодеятельность валится. Еще спохватятся, да поздно! А мне что — разве тут плохо? Посиживай в холодке и пачкай! Да еще заказы всякие. Смотришь, один колхоз просит стенд оформить, другой доску Почета разукрасить. Всякие плакаты, лозунги — перед праздниками отбою нет. А хрусты идут и не пахнут ничем! Сколько захочу, столько и слуплю! — Черникова несло все больше. — Я, кореш, теперь художник, творческая интеллигенция. А художники в наш век — дороже золота! Везде нужна реклама. Реклама двигает жизнь. Да и моя ведьма Дунька ой как любит эти самые хрусты!
— Ну и как у тебя с ней? — вяло, без интереса спросил Федор.
— Во! — Захар показал измазанный краской большой палец и выругался. — Только, стерва, к себе жить не берет! Приходящим держит. Пронюхала, похоже, что копают под меня. Каких-то там тряпок-шмуток в ДК не хватает, вроде я им завхоз!..
Бутылку прикончили, Килейкин поднялся, в голове у него шумело. Захар, верный человек, повел его к себе, и опять они набрели на магазин. Захмелевший Федор надумал купить вторую бутылку, Черников не позволил ему и деньги показывать.
— Нет, браток, так настоящие друзья не поступают! За кого ты меня принимаешь? Думаешь, у меня нет? Думаешь, я на халтурку?
По дороге Захар вспомнил, что дома у него из закуски ничего нет, к Дуське в таком виде идти рискованно, может не принять; после короткого совета зашли в кафе.
Здесь они взяли сырых яиц, хлеба, жареную рыбу. Остатками разума Федор понимал: надо есть, он и не завтракал, поругавшись с матерью, и у Захара в его будке одну тухлую кильку сжевал, но еда не шла, а водка, наоборот, шла…
— Ну что, будем ждать, когда допьете и остатки, или сейчас пойдем? — раздался холодный вежливый голос.
У их столика стояли два милиционера, спрашивал младший лейтенант.
Федор поперхнулся, Черников побледнел, закосил по сторонам глазами, но тут же оправился.
— Вам-то уж не оставим! — он демонстративно допил водку, нагловато откинулся на спинку стула. — Собственно говоря, что вам угодно? Вы знаете, кто я?.. Чер-ни-ков! Слышали о таком? Так вот, я, Черников, встречаю друга из армии!
— Как раз вы нам и нужны, гражданин Черников, — подтвердил младший лейтенант и взглянул на Федора. — И вам советую пойти с нами: в вытрезвителе отдохнете.
Федор помалкивал: он понимал, что влип с этим рыжим в историю, как понимал и то, что сопротивляться бесполезно.
В кафе вошли два дружинника, у подъезда стояла крытая машина с зарешеченными стеклами.
6
МАЗ попрыгал по окраинным, немощеным, неасфальтированным улицам Атямара; остались позади последние, недавно поставленные дома поселка, желтеющие свежетесаными бревнами либо краснеющие кирпичной кладкой; пошла наконец накатанная бетонка, а Таня все молчала, смотрела перед собой ничего не видящими глазами. Она и сама не могла ответить, думала ли она сейчас о чем-нибудь? Звучала где-то внутри высокая чистая нота — Таня чувствовала, что едет домой, радовалась; потом возникало некрасивое, изуродованное злобой, яростью лицо Федора, в уши снова врывался его рвущийся чужой голос, лицо Тани то бледнело, то ярко разгоралось. Так бывает в иной летний день, когда солнце то зальет все вокруг, то зайдет, скроется за сизую тучу, и земля, темнея, становится настороженной, тревожной.
Привычно следя за дорогой, Коля Петляйкин искоса, украдкой поглядывал за Таней. Понимая ее состояние, он тоже молчал, но понимал и то, что оставлять ее надолго в этом состоянии нельзя. Слева вдоль трассы потянулся лес, — Коля придумал незамысловатую шутку, остановил машину.
— Знаешь, Тань, утром, когда в Атямар ехал, я под кустом спрятал один сверточек. Пойдем поищем, а? И цветов нарвем.
— Цветы, цветы, — тихо, горько повторила Таня. — Меня, Коля, в селе не цветы ждут, а жгучая крапива. Вот так бы ехала и ехала с тобой. Хоть на край света, только никого бы не видеть, ни с кем не встречаться!
Популярный современный венгерский драматург — автор пьесы «Проснись и пой», сценария к известному фильму «История моей глупости» — предстает перед советскими читателями как прозаик. В книге три повести, объединенные темой театра: «Роль» — о судьбе актера в обстановке хортистского режима в Венгрии; «История моей глупости» — непритязательный на первый взгляд, но глубокий по своей сути рассказ актрисы о ее театральной карьере и семейной жизни (одноименный фильм с талантливой венгерской актрисой Евой Рутткаи в главной роли шел на советских экранах) и, наконец, «Был однажды такой театр» — автобиографическое повествование об актере, по недоразумению попавшем в лагерь для военнопленных в дни взятия Советской Армией Будапешта и организовавшем там антивоенный театр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На самом деле, я НЕ знаю, как тебе помочь. И надо ли помогать вообще. Поэтому просто читай — посмеемся вместе. Тут нет рецептов, советов и откровений. Текст не претендует на трансформацию личности читателя. Это просто забавная повесть о человеке, которому пришлось нелегко. Стало ли ему по итогу лучше, не понял даже сам автор. Если ты нырнул в какие-нибудь эзотерические практики — читай. Если ты ни во что подобное не веришь — тем более читай. Или НЕ читай.
Макс жил безмятежной жизнью домашнего пса. Но внезапно оказался брошенным в трущобах. Его спасительницей и надеждой стала одноглазая собака по имени Рана. Они были знакомы раньше, в прошлых жизнях. Вместе совершили зло, которому нет прощения. И теперь раз за разом эти двое встречаются, чтобы полюбить друг друга и погибнуть от руки таинственной женщины. Так же как ее жертвы, она возрождается снова и снова. Вот только ведет ее по жизни не любовь, а слепая ненависть и невыносимая боль утраты. Но похоже, в этот раз что-то пошло не так… Неужели нескончаемый цикл страданий удастся наконец прервать?
Анжелика живет налегке, готовая в любой момент сорваться с места и уехать. Есть только одно место на земле, где она чувствует себя как дома, – в тихом саду среди ульев и их обитателей. Здесь, обволакиваемая тихой вибраций пчелиных крыльев и ароматом цветов, она по-настоящему счастлива и свободна. Анжелика умеет общаться с пчелами на их языке и знает все их секреты. Этот дар она переняла от женщины, заменившей ей мать. Девушка может подобрать для любого человека особенный, подходящий только ему состав мёда.
В сборник "Ковчег Лит" вошли произведения выпускников, студентов и сотрудников Литературного института имени А. М. Горького. Опыт и мастерство за одной партой с талантливой молодостью. Размеренное, классическое повествование сменяется неожиданными оборотами и рваным синтаксисом. Такой разный язык, но такой один. Наш, русский, живой. Журнал заполнен, группа набрана, список составлен. И не столь важно, на каком ты курсе, главное, что курс — верный… Авторы: В. Лебедева, О. Лисковая, Е. Мамонтов, И. Оснач, Е.