Рыжонка - [10]
— Тихон Зотыч, как наша-то старая, не обошлась?[13]
— Нет, Фросинья, не подпускает что-то Федьку. И глядеть не хочет на мирского[14]… А молодые-то и сами не больно охочи до старухи… Пора бы вам, хозяюшка, поменять свою Рыжонку.
— Да что ты, Зотыч, как можно! — всплескивала руками мать. — Где мы еще найдем такую. Она ведь у нас ведерница.
— Ну, и держите свою ведерницу. В ее молоке воды больше, чем… сама, поди, знаешь, — ворчал хромой, с вывернутой за спину покалеченной рукой Тихон Зотыч, явно оскорбленный тем, что не приняли его очевидно мудрого совета.
Рыжонка же, будто вспомнив, что пора встретиться с Федькой, только ей одной известным способом давала ему знать об этом и вела прямо на наш двор. Увидев такое почему-то всегда первым, я, как сумасшедший, влетал в избу и громко сообщал:
— Мам… мама-а-а!.. Рыжонка обошлась. Она пришла с Федькой!
— Ну, ну… А зачем же кричать так! — говорила тихо мать, а сама уж опускалась на колени против образов, чтобы вознести хвалу и благодарность Царице небесной и Власу, святому покровителю коров.
Нынешний год для Рыжонки не был исключением: «обошлась», по обыкновению, намного позднее всех коров на селе и теперь отелится где-то в конце мая. Но это когда еще будет! А пока, находясь по-прежнему на своем удобном наблюдательном пункте, все на той же печке, я с беспокойством думал о том, как же нам теперь развернуть Рыжонку и вывести во двор. Ведь корова не лошадь, она не будет по требованию человека пятиться назад, может, и вовсе не умеет это делать. Да и сама Рыжонка, судя по всему, не имела ни малейшего желания расстаться с теплом. Пока хозяйка процеживала над горшками молоко, Рыжонка не спеша, явно растягивая время, доедала в большом деревянном корыте нарубленную мною кормовую свеклу. Корыто недавно сделано отцом и было едва ли не единственным его изделием, доведенным до конца, и то лишь потому, что счастливо избежало стадии «заготовок», — было сколочено за один день, как бы в один присест.
Разлив молоко по горшкам, мать обратилась к Рыжонке скорее с просьбою, чем с требованием:
— Ну, Дочка, хватит. Пойдем, милая, во двор.
Рыжонка оторвала голову от пустого корыта не раньше, чем облизала его самым тщательным образом, и только уж потом глянула на хозяйку своими вечно печальными, еще более прекрасными от этой печали глазами, как бы удивляясь: «И это ты, всегда такая добрая и жалостливая, взяв от меня что нужно, теперь выпроваживаешь на улицу, где так холодно, а после избяного тепла покажется еще холоднее?»
Виновато вздохнув, мать еще более ласково говорила:
— Понимаю, понимаю, Дочка, что тебе не хочется уходить. Но что поделаешь — твое место там, во дворе. Ужо опять тебя впущу. А сейчас пойдем. Пойдем, милая.
— Мам, да что ты ее гонишь? Пущай побудет еще немножечко, — попросил я.
Рыжонка сейчас же повернула голову в мою сторону, но, сообразив, что меня не послушаются, тяжко и шумно выдохнула и сама, неожиданно легко и быстро, развернулась. Для этого ей пришлось использовать пространство между шестком и окном напротив печки, где обычно хозяйничала со своими чугунами, сковородой, ухватами да кочергой мать. Пока Рыжонка разворачивалась, я успел открыть для нее дверь в сени и окатить себя холоднющим паром, ринувшимся в избу. На печку вскочил, когда рога коровьи могли подцепить мою холщовую рубашку. Подцепить нечаянно, конечно, невзначай. Я уже говорил, что Рыжонка никогда не пускала их в дело. Да если бы и пустила, большой беды бы не случилось: рога у нее были круто загнуты вовнутрь, один навстречу другому, и могли лишь ушибить, но никак не поранить кого-либо.
Рыжонка никого не обижала, а ее обижали. Карюха, например. Разозлившись на хозяина, который нередко злоупотреблял неограниченной властью над ней, она срывала собственную злость на ни в чем не провинившейся перед ней Рыжонкой, — больно кусала ее, когда Рыжонка нечаянно оказывалась поблизости от ее кормушки, а то и поддавала слегка под брюхо копытом.
Рыжонка была уж очень добра, а потому и беззащитна, как это всегда бывает. В этом смысле она напоминала мне нашу мать. Они вроде бы примирились с мыслью, что не могли, не имели права ни обижать, ни обижаться. Они обязаны были кормить и ублажать всех, хотя могли бы, в отместку, и не делать этого. Меня, например, удивляло, как это папанька мог орать на маму, когда не она, а он виноват перед нею, что было совершенно очевидно. Недавно я невзначай подслушал ночной разговор сестры с матерью. Вернувшись с вечеринки, Настя ткнулась головой в плечо мамы и, всхлипывая, проговорила:
— Говорят, наш папанька с Селянихой схлестнулся!..
— С ума-то не сходи. Сплетни это. Кто тебе сказал?
— Верка Полякова.
— А ты и слушаешь эту хабалку?..
— Все говорят.
— У всех язык что помело. Куда надумает, туда и повело, а ты и растопырила уши, бесстыдница!
Мать говорила такое, а я-то видел, что она не верит и сама своим словам, и сердится на дочь за то, что та принесла ей новость, которая для нее давно уж не является таковою.
6
В канун Рождества ко мне пришел с ночевкой недавно обретенный (уже на новом месте) дружок по имени Ванька Жуков или Жучкин, как звали его все. Дом наш пока что стоял на отшибе, у озера Кочки, отделенный от села большим выгоном, где ранними туманными утрами в сопровождении полусонных хозяек собирались коровы и овцы, откуда, объединившись с помощью пастушьих кнутов в два стада, они отправлялись на пастбище и куда в полдень возвращались на стойло. Жуковы-Жучкины жили на Хуторе (так нарекли часть села, убежавшего с полверсты от него). Их изба стояла ближе всех к нашей, и первый мальчишка, которого я встретил и с которым в тот же день подружился, был Ванька. Хуторяне, хорошо знавшие его, немало подивились такому быстрому нашему сближению, поскольку Ванька был первеющий драчун, начинавший дружбу с кем бы то ни было не иначе, как с потасовки. Выяснив таким образом отношения с новичком и независимо от того, оказался победителем или побежденным, Ванька решительно предлагал: «Мир?» И ежели участник короткой схватки немедленно, не раздумывая, отвечал «мир!», Ванька совал ему под самый нос для взаимного рукопожатия свою шершавую длань с ногтями, никогда не знавшими ножниц (при необходимости Ванька их откусывал).
Роман известного русского советского писателя Михаила Алексеева «Ивушка неплакучая», удостоенный Государственной премии СССР, рассказывает о красоте и подвиге русской женщины, на долю которой выпали и любовь, и горе, и тяжелые испытания, о драматических человеческих судьбах. Настоящее издание приурочено к 100-летию со дня рождения писателя.
В романе известного советского писателя М. Алексеева «Вишнёвый омут», удостоенном Государственной премии РСФСР, ярко и поэтично показана самобытная жизнь русской деревни, неистребимая жажда людей сделать любовь счастливой.Данная книга является участником проекта "Испр@влено". Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это по адресу: http://www.fictionbook.org/forum/viewtopic.php?t=3127.
Писатель Михаил Николаевич Алексеев — в прошлом офицер Советской Армии, начавший службу рядовым солдатом. В годы Великой Отечественной войны он командовал батареей и прошел путь, по которому ведет героев своего романа «Солдаты». Роман посвящен героической борьбе советских воинов-разведчиков. Автор рисует образы людей, различных по характеру, по возрасту, по мирной профессии. Все они — и бесстрашный офицер Забаров, и отзывчивый парторг роты Шахаев, и новатор в военном деле Фетисов, и хозяйственный Пинчук, и неунывающий, находчивый разведчик Ванин — относятся к войне мужественно и просто, во имя победы они не щадят своей жизни.
« В каждом - малом, большом ли - селении есть некий "набор " лиц, без которых трудно, а может, даже и вовсе невозможно представить себе само существование селения. Без них оно утратило бы свою физиономию, свой характер, больше - свою душу. lt; gt; Мне захотелось рассказать о таких людях одного села и уже в самом начале предупредить читателя, что никакой повести в обычном ее смысле у меня не будет, ибо настоящая повесть предполагает непременный сюжет и сквозное действие, по крайней мере, основных ее героев.
Автобиографическая проза Михаила Алексеева ярко и талантливо рассказывает о незабвенной поре детства, протекавшей на фоне жизни русской деревни и совпавшего с трагическими годами сталинской коллективизации.
Автобиографическая проза Михаила Алексеева ярко и талантливо рассказывает о незабвенной поре детства, протекавшей на фоне жизни русской деревни и совпавшего с трагическими годами сталинской коллективизации.
Габиден Мустафин — в прошлом токарь — ныне писатель, академик, автор ряда книг, получивших широкое признание всесоюзного читателя. Хорошо известен его роман «Караганда» о зарождении и становлении казахского пролетариата, о жизни карагандинских шахтеров. В «Избранное» включен также роман «Очевидец». Это история жизни самого писателя и в то же время история жизни его народа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Марианна Викторовна Яблонская (1938—1980), известная драматическая актриса, была уроженкой Ленинграда. Там, в блокадном городе, прошло ее раннее детство. Там она окончила театральный институт, работала в театрах, написала первые рассказы. Ее проза по тематике — типичная проза сорокалетних, детьми переживших все ужасы войны, голода и послевоенной разрухи. Герои ее рассказов — ее ровесники, товарищи по двору, по школе, по театральной сцене. Ее прозе в большей мере свойствен драматизм, очевидно обусловленный нелегкими вехами биографии, блокадного детства.
Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.