Рыжий - [8]

— Ой, Рыженький, ты чудо, это тебе за ту покойницу бабки дали?

— Заткнись, дура, ты что? Она живая.

— Ой, прости, я ведь привыкла, что ты всё жмуриков делаешь.

Маринка присела на колени Рыжему, высоко задрав и без того короткую юбку. Обняла и укрыла его лицо своими крашеными волосами. Она попыталась поцело­вать его в губы, но Рыжий вырвался из объятий.

— Всё, всё потом, сгоняй сначала, а я тут приберусь.

— Ну вот, всегда так, — с обидой высказалась Маринка и пошла к выходу.

Рыжий убирал со стола и невольно представлял предстоящую встречу с Ритой.

Так сильно он волновался, пожалуй, лишь в ранней юности, когда впервые влю­бился и сходил с ума от чувств, переполнявших его.

— Завтра же, непременно завтра позвоню ей, — уверенно сказал он самому себе, — главное сегодня не перебрать.

Маринка появилась вскоре, держа в руках красивый пакет.

— Ты знаешь, в магазине какой-то козёл порвал мне колготки своим портфе­лем. Пришлось новые купить, ты не возражаешь? — вопросительно взглянув на Рыжего, она подняла юбку. — Тебе нравится, правда сексуальные, с кружевами?

— Да ладно, давай пакет. — Рыжий извлёк бутылку.

— Наша, кристалловская, это хорошо. Так, закуска «Минская», хлебушек, ми- нералочка, — радовался он, вынимая содержимое из пакета. — Кое-кто дешевого не любит, а мы любим, потому что берём, что можем, да, Маринка?

Маринка рассматривала всё это время колготки, крутясь у зеркала и удерживая на груди задранную юбку.

— Да, да, дорогой, что можем, то и имеем.

Внезапно она подскочила к столу, схватила уже налитую Рыжим стопку.

— Знаешь, я хочу выпить за тебя, клёвого художника. За твоё мужество. Вон ведь сколько жмуриков делаешь и не боишься, что потом живые, тобою сде­ланные, помирать начнут, ты же знаешь это поверье?! — полуутвердительно­полувопросительно произнесла она.

— Да отцепись ты со жмуриками, не делаю уже, понятно? — недовольно от­ветил Рыжий.

— Всё, всё, не буду. Просто я другим художника и не представляю. Ты и пьёшь как настоящий художник, и работаешь, и гуляешь, — с ехидной улыбочкой сказа­ла Маринка последнюю фразу.

Они выпили всю бутылку. Рыжий много говорил. Маринка, как кошка, устро­ившись у него на коленях, покорно слушала, поглаживая его по голове, и иногда прерывала: «Какой ты хороший, с тобой так интересно». Но Рыжего не волнова­ли ее слова, ему нужно было высказаться, и не просто так, а чтобы кто-нибудь внимательно слушал. Выговариваясь, он чувствовал, что что-то уходит от него. Вот и Маринка уже не вызывает у него интереса. Она не более чем подружка- собутыльница. Конечно, она права, что ему уже с ней не интересно, а ей интерес­но почти с каждым. Она из каждого пытается извлечь то, что ей нужно, и знает много способов для этого. В дверь постучали, Рыжий вскочил. Он уже ожидал чего угодно. Быстро спросил: «Ну, кто там?» За дверями раздался шутливый го­лос: «А там кто?» Рыжий открыл дверь. На пороге стоял Пётр с приятелем.

— Ба, какие люди, Марина, ты всегда в форме, — Пётр подошёл и поцеловал ручку. — Знакомьтесь, Анатолий, известный график. — Анатолий, слегка подвы­пивший, лохматый и какой-то расхристанный, криво улыбнулся.

— Ну, что, — обратился ко всем Пётр, — есть предложение сделать прорезочку.

— Да мы уже сделали в прошлый раз, — недовольно сказал Рыжий и взглянул на пустую бутылку.

— Так то в прошлый раз, — и Пётр поставил на стол бутылку, развернул бу­терброды, принесенные с собой.

— Твои любимые, с селёдочкой, — он скривился в улыбке.

Рыжий тяжело вздохнул:

— Наливай!

Маринка уже залипла на графика. Задавала ему наивные вопросы, стреляла глазами и постоянно перебрасывала ногу за ногу, якобы поправляя страшно ко­роткую юбку. Хмельной Анатолий, видно, уже строил на неё планы, но боялся недовольств со стороны хозяина.

— Итак, — сказал Пётр, — первый тост за нашего корифана, знаменитого маэстро.

— Да ладно болтать, поехали, — и Рыжий, сморщившись, выпил залпом.

Сигаретный дым, полутьма, несмолкаемый голос Маринки, громкие разгла­гольствования Петра, наливание стакан за стаканом окончательно сломали Ры­жего, и он повалился на диван. Сквозь пьяный угар он, плохо соображая, слышал голос Маринки: «Да у него деньги есть, сама разменивала, попроси, он даст, он добрый». Пётр что-то спрашивал, тормошил за плечо: «Старичок, очнись, слы­шишь». Рыжий, ничего не соображая и устав от притязаний, пробормотал: «Хо­рошо», — и повернулся на другой бок. Лишь бы его не трогали.

Утром проснулся как всегда рано. Повернул голову к столу и чуть не свалился с дивана. Солнце сквозь щели освещало мастерскую. В свете солнечных лучей летала моль. «Надо вытравить», — первое, что пришло ему в голову. Он встал и как обычно направился к столу. Стол был аккуратно прибран. Пачка «Астры», хлеб в целлофановом пакете и записка: «Солнышко, мы не стали тебя беспокоить. Оставили тебе сто граммов похмелиться. Отыщи. Целую. Маринка и другие».

— Вот дура, блин, — отыщи, — Рыжий всё же заинтересованно начал осма­тривать мастерскую. Хотя знал, что деньги есть. Он делал это из любопытства. Пройдя мимо полок, увидел большую фотографию Маринки в обнажённом виде, сделанную им в начале знакомства.