Рыжий - [6]

Тошнота всё больше усиливалась, руки тряслись. Пошарил в карманах. Пол­тинник. Вот это да, откуда? Вышел на улицу. Солнце резануло глаза. Достал очки. Одно стекло было раздавлено. «Жаль, классные были очки», — равнодуш­но подумал Рыжий и швырнул их в урну. В гастрономе было пусто. Два человека стояли у окна в винном и похмелялись. Рыжий взял бутылку водки, пиво. Так, сегодня вторник. Надо быть в форме. Завтра среда. И тут он увидел в дверях зна­комое лицо. Это была его бывшая, третья, жена. Он не смог скрыть своего при­сутствия.

— Привет.

— Привет. Ну что, жив ещё? — спрсила она, оглядев его с ног до головы.

— Да вот, помаленьку, — как бы извиняясь, сдавленно произнес Рыжий. — Галя, давай зайдём ко мне, поговорим?

— А зачем? Мы уже всё друг другу сказали, — красиво подняв одну бровь, невозмутимо ответила Галина и направилась в мясной отдел.

— Ну, Галка, брось, ты же знаешь, что я всегда любил тебя. Просто тебе не хватило терпения.

— Знаешь что, — оборвала его Галя, — любил ты всегда только своих прости­туток и, пожалуйста, оставь меня в покое.

Рыжий, с похмелья помутившись рассудком, почему-то упорно не хотел от­ступать. Он подошёл сзади и громко спросил на весь магазин: «Мадам, вы будете крайней?» Галина вышла из очереди и направилась к выходу. Рыжий полетел сле­дом. На улице он догнал её и схватил за руку.

— Подожди, давай спокойно поговорим.

— Клоун, что ты хочешь, у меня давно другая жизнь.

— Я знаю, со мной тяжело, но я ведь тоже человек, ну давай поговорим, — умолял он.

— О чём? — Галина спокойно улыбнулась.

— Пойдём ко мне в мастерскую, — он вёл себя как человек, которому дове­рили подержать хрустальную вазу ценой в миллион долларов. Но, несмотря на уже высказанное нежелание, Галина вдруг согласилась. Рыжий умел уговаривать. Они вошли. Галя сделала кислую физиономию.

— Господи, как мне это всё знакомо. Ты так и помрёшь здесь, среди пустых бутылок, окурков и объедков, да ещё и проститутка очередная убежит и скорую помощь не вызовет. Ты же видишь в женщине лишь одно.

— Не понял, что — одно? — удивленно произнес Рыжий.

— А то одно — чтобы делала то, что ты хочешь, но при этом была потаскухой. Нормальные женщины для тебя не пара. Они ведь уважают себя, а тебе этого не нужно. Эх, ты, — укоризненно покачала головой Галина, — ведь уже виски се­дые. Дети выросли. — Она присела на самый краешек дивана. — Наверняка этот диван такого навидался — сидеть противно.

Рыжий присел на стул напротив Галины и опустил голову.

— Вот всё ты меня обвиняешь. А я вот, представь себе, всё иначе вижу. Хочет­ся мне чистого, настоящего. Не получилось у нас с тобой. Лопнула чашка — не склеишь. А я ведь любил тебя.

— Ну что ты врешь, какая любовь. Я в институте училась, ребенка маме от­дала, думала нам легче будет. А ты шлюх водил домой, шалман устроил. Не стес­нялся в нашу кровать их укладывать. А друзья твои? Нужен ты им был, когда деньги у тебя были или чтоб в твою мастерскую прийти нажраться, — от горьких воспоминаний Галина потеряла невозмутимость.

— А давай выпьем по маленькой, — робко предложил Рыжий.

— А давай, — неожиданно и даже как-то отчаянно согласилась она.

Рыжий налил. Они подняли стаканы и выпили не чокаясь.

— Знаешь, Галка, я ведь только сейчас начал понимать людей, проживших всю жизнь вместе. Ни разу не изменяя друг другу. Это богатство. Я ведь столько наво­рочал, но все равно цепляюсь за добро. Ты человек замечательный, правильный. А я эгоист. Сам себя простить не могу, что испортил тебе несколько лет жизни.

— Лет? — всю жизнь! — вынесла сама себе окончательный приговор Галина. Она поднялась и молча ушла. Рыжий не стал ее догонять. Ему нечего было боль­ше сказать этой женщине.

Сел на диван и закурил. Он вдруг вспомнил, как они с Галей познакомились. Как она была влюблена в него, гордилась, что он молодой и уже известный ху­дожник, а она, студентка института, убегала к нему, женатику. Другие ходили в походы, на вечеринки, концерты, а она, затворница, сидела дома и ждала, когда он вырвется из-за семейного стола и пьяным голосом из телефона-автомата будет заверять ее в любви и верности и просить подождать. Она дождалась. Все вспоми­нал Сергей. И хорошее, и плохое. Только ведь он точно знал, что ему мало будет жены, семьи. Ему нужен порыв. Его творчеством всегда двигали потрясения и контрасты. И влюблённость. В друзей и женщин. Он находил новых друзей и но­вых подруг. Он расставался с ними так же легко, как и находил. Это был горный бурлящий поток, где его кувыркало и било о пороги, а то и просто выбрасывало на берег, но всё равно он возвращался в несущийся с бешеной силой поток его жизни. И сам не осознавал, что будет дальше с ним, с его близкими людьми.

Спустя пару часов, придя в себя, Рыжий опять вернулся к фотографиям. Он ак­куратно сложил их, жадно рассматривая каждую. «Да, это она, она, единственная. Если бы я хоть краешком губ мог поцеловать её волосы!»

Он взялся за глину. Работал быстро, не замечая времени. Он видел перед собой Риту. Отступал на расстояние от станка, сбивая стулья и отшвыривая попадаю­щиеся под руку предметы. Набрасывал глину на каркас. Он уже видел будущий портрет. Спешил, словно боясь, что кто-то или что-то помешает его замыслу. Не заметил, как пролетели шесть часов. Сел, закурил. Потом, наклонив голову, стал пристально разглядывать свою работу. Вдруг метнулся к портрету и всей ладо­нью сорвал глиняную маску лица. «Нет, не то, чушь какая-то. Она совсем не та, не та», — скрипнув зубами, пробормотал он и выскочил на улицу. Глубоко вдох­нул свежий ночной воздух. Стало легче. «Мне необходимо увидеть её. Я должен узнать её ближе. Фотокарточки ничего не дают, для меня они мертвы».