Рыжий - [5]

— Ой, ты, как всегда, вовремя, — сказала та, кокетливо стрельнув глазками.

Петро пренебрежительно оглядел стол.

— Да, закусить, вижу нечем. А я вот свою картиночку продал. Ушла за два «лимона» только так. Работать надо.

— Послушай, Петро, — нахмурившись, спросил Рыжий, — так что там с Ва­сей произошло, расскажи подробности?

— Ну что, что — зарезала жёнка, — начал Пётр рассказ о недавно происшед­шей трагедии в семье художника, их однокурсника. — Короче, ты помнишь, когда он со своей первой развёлся. Ну, суд разделил их квартиру, сами не смогли найти выгодный размен. Ей дали, значит, однокомнатную, а ему — возле оперетты, с подселением на общей кухне. Там женщина, татарка, с дочкой жила. Встречаю как-то Васю, а он мне: «Представляешь, как повезло, баба ничего такая. Под Но­вый год прихожу домой. Взял шампанское, водку, закусить. Смотрю телевизор. Стучат. Открываю — соседка: что это вы, мол, один Новый год встречать соби­раетесь, давайте с нами, по-соседски. Ну, я, конечно, пошёл. Встретили, потом у меня легли. А утром она мне предлагает: давайте мне деньги, а я вам и при­готовлю, и постираю, и уберусь. Так я и приженился. Счастлив я. Танюшка забе­ременела. Сын должен быть. А сам вот решил на Север податься. Завербоваться. Деньгу надо зашибить».

Затаив дыхание, слушал Рыжий о судьбе человека, с которым недавно сидел за одним столом.

— Ну что, — затянулся только-только прикуренной сигаретой Пётр. — Нали­вай.

Рыжий плеснул в стаканы. Марина съёжилась:

— Ой, как страшно, так она его убила?

— Да ты слушай, Марина, — оборвал её Рыжий.

Выпили.

— Короче, — продолжал Пётр. — Уехал он на Север. Там 5 лет поработал. Вернулся. Ну, ты помнишь, киряли вместе, его дружок еще был. Родила ему та Танька сына. А он после Севера загудел. Работать не устроился, а так. Стал вещи кое-какие, что на Севере купил, продавать. Ну, там куртки кожаные, сапоги. Жили они так годик. Пили уже вдвоём, и как-то днём пришёл он поддавший с бутылкой. Сели вместе пить. Тут Вася, дурак, возьми да и скажи Таньке: «На­доела ты мне, другую нашёл». И завалился дрыхнуть. Тут жёнушка берёт ножи­чек, помнишь, он показывал, охотничий? Мол, металл режет, камень крошит... И — Василию прямо в сердце. Через некоторое время дочка её пришла и звонит в дверь. Никто не открывает. Ушла, хотя знала, что мать-то дома должна быть. Попозже опять позвонила. Открыла мать, пьяная, а дочка её спрашивает: «А чего папа днём спит?» Смотрит, а у него из сердца рукоятка торчит. Подбежала, вы­дернула, «скорую» вызвала. Врач сказал, что от потери крови умер полчаса назад, чуток раньше — спасли бы... А он ведь три с половиной часа пролежал. Открыла бы Танька дверь сразу...

— М-да, — опустив голову, резюмировал Рыжий, — вот ведь судьба. Суд под­селил его к будущей убийце.

— А он ещё за ножичком на Север съездил, да ведь и счастлив же был. Судьба у Васи такая, — ехидно произнес Петро.

— Боже, какая жуть, — передернула плечами Марина, которая, казалось, от­сутствовала всё это время. — Ну как можно убить человека?

— Как, как, — перебил Пётр. — Ты у Рыжего спроси. Сколько он «там» душ загубил? А, молчишь? Вспомнится тебе там, в аду. Мордой по гвоздям таскать будут.

— Слушай, Пётр, хватит херню пороть, наливай лучше, — недовольно сказал Рыжий.

— Ой, что это за дама? Неужели покойница? Лепить будешь? Какая красивая была, — схватив снимок Риты, выпалила Марина.

— Дай сюда, чего берёшь не спрашивая, — вспылил Рыжий.

— Извини, — обиженно надула губки Марина и отвернулась.

— А, Серж, давно ты жмуриков не делал. Вот Сашок молотит, «беху» купил, аппаратуру классную. Работать надо, — иронизировал Петро.

Рыжий посмотрел на него отсутствующим взглядом, словно и не слышал. Вре­зающийся в его сознание хмель всё сильнее и убедительнее вызывал желание ви­деть ее, только ее одну — МАРГАРИТУ.

ГЛАВА 3

Рыжий проснулся от собачьего лая. Попытался открыть глаза. Всё шло кру­гами. Пересохло во рту. Язык еле-еле шевелился. Тошнило. «Фу, ну и нажрал­ся». Он попытался вспомнить вчерашний вечер. Всё, как на старой кинопленке, шло какими-то отрывками. Ярко помнилась только трагическая история о гибели Василия, рассказанная Петром, от которой и сейчас изнывала душа. «Хоть что- нибудь хорошее, хоть что-нибудь радостное... Как же плохо, черт», — сквозь зубы, сокрушаясь, цедил он, ища чем поправить душевное состояние. Встал и, ка­чаясь, подошёл к столу. Стол был похож на мусорную кучу. Смердящие окурки, остатки закуски, смятые клочья бумаги и как венец — букет цветов, воткнутый в вазу корешками вверх. Рыжий подошёл к стеллажу и увидел фотографии Риты. Они были разбросаны, некоторые помяты. Его словно пронзило током. Боже, что произошло? Присел на диван, зажал голову руками и стал вспоминать. Петро предложил добавить. Маринка кричала: «Хочу шампанского, цветов и большой- большой любви!» Всё лезла целоваться. Ходили в «Яичное». Пили водку с селе­дочными бутербродами, помню. Потом не помню. Ах да, перед «Яичным» Петька гонял в гастроном. Так, а дальше?.. Встретили ребят из театра-студии. Один ещё, как его, Маринку соблазнял и меня подкалывал. А та всё ляжки показывала. Ну, что поделаешь, врождённая потаскуха. А я кто? О себе и о своей судьбе думать не хотелось, и Рыжий решил это отложить. Так, дальше, всей толпой пошли в ма­стерскую. Гена-актёр все восхищался фигуркой девушки с квадратными плечами. Остальные спорили о любви. Вот. Вот тут я и сорвался. Петя, как обычно, стал меня доставать моими тремя жёнами. И тут я начал говорить о высокой любви к женщине. Что её можно встретить в любой момент жизни. Даже глубоким стари­ком. Ибо по-настоящему человек может любить только один раз в жизни. Потом Маринка стала скакать и раздеваться под музыку. Потом почти все пошли на вы­ход, а через полчаса вернулись с новым запасом выпивки и привели ещё какого-то Сашу. Только и помню, что «классный мужик». Всё, провал. Что было дальше?