Рыжий пес - [11]
— У моего среднего брата, говорят, праздник, хотела бы туда сходить.
— Ну, сними свою дырявую телогрейку, надень шелковую шубку, берестяную шапку оставь, шелковую надень, — сказали ей.
— Не-ет, зачем мне шелковая шапка — в берестяной схожу, зачем мне шелковая шубка — в дырявой телогрейке схожу, — сказала так и ушла.
Ушла, и нет ее. На другой день после полудня пришла. Вернулась вся располневшая, раскрасневшаяся, видно сразу, досыта наелась.
— Ну, как прошел праздник, дочка?
— Лучше прежнего! Тридцать человек в борьбе состязались, тридцать скакунов в скачках состязались. Угощали так, что у худого человека за ушами трещало, у паршивой собаки хвост от объедков поднимался.
— Славный праздник был, — порадовались старик со старухой. Лисичка же, как вернулась, легла и все воду пила. Видно, досыта наелась. Потом только стала работать.
Но вот в один день снова она забегала, забеспокоилась.
— Что случилось, дочка? — спросили ее.
— Теперь у моего младшего брата праздник, хочу и туда сходить.
— Ну, сходи. Что случится, если работящий и послушный ребенок на праздник сходит, — так старик со старухой сказали.
Она и ушла. Ей опять говорили: «Надень шелковую шапку», — но она отказалась. Красивую шубку не стала надевать, в дырявой телогрейке и в берестяной шапке ушла гулять. Вернулась же на другой только день вечером.
— Как праздник? — спросили ее.
— Ой! Такой праздник был, что не рассказать. Сорок скакунов в скачках состязались, сорок человек в борьбе состязались. Угощали так, что у худого человека за ушами трещало, а у паршивой собаки хвост от объедков поднимался, — так говорит, а сама все воду пьет да отлеживается, видно, объелась.
После же опять взялась за работу. Время проходит, больше никуда лисичка не идет.
Захотел как-то раз старик соленого сыра-курута отведать. Эти старички курут в яме под елью прятали. В доме хранить негде было, такой дом у них был маленький, говорят. Под елью земля не замерзает; вот они ямы там копали и в этих ямах курут хранили. Лисичка, конечно, сыр носом учуяла. И, говоря: «Ухожу к брату на праздник», — она шла, откапывала ямы и набивала брюхо тем сыром.
Вот пошел старик к ели, отрыл большую яму — пусто.
Откопал среднюю — там тоже пусто. Откопал тогда маленькую яму — и там ничего! Только лисий помет лежит. Что делать? Старик стал кричать:
— Эй, старуха, лови лисичку!
А старуха в доме сидит и спрашивает:
— Что он кричит, дочка? Ничего я не слышу.
Лисичка подбежала к порогу, обратно вернулась и говорит старухе:
— Велит, чтобы ты толокна заварила.
Подкладывает старуха в очаг дров, варит толокно.
— Старуха, — кричит опять старик, бежит к дому, — лови эту лисичку, она в нашем тайнике весь сыр съела, оказывается!
— Что он говорит, дочка? — опять не расслышала старуха.
Лисичка от дверей прибегает:
— Велит подкладывать больше дров, быстрей заварить толокно, есть хочет, — говорит.
Вдвоем сильней огонь разжигают, толокно заварили, густую похлебку сделали. Но старуха догадалась о чем-то, сама пошла к дверям.
— Что говоришь, дед?
— Лисичку лови! Весь сыр у нас плутовка съела!
Старуха бросилась лисичку ловить, но та хвостом макнула в крутой навар, — пшик! — брызнула в лицо старухе. «Ай! — кричит старуха. — Ай, лицо обожгла!» — а рыжая уже выскочила из дома и была такова.
Так, говорят, все было.
АК-САГЫШ И КАРА-САГЫШ
Проехали они день, и Кара-Сагыш сказал:
— Брат, давай заколем и съедим эту белую корову. Нам и одной коровы хватит.
Белую корову закололи и съели. Поехали дальше. Кончилось мясо, и Кара-Сагыш сказал:
— Брат Ак-Сагыш, давай заколем и съедим эту белую лошадь. Нам и одной, черной лошади хватит.
Закололи белую лошадь и съели. Проехали так еще и решили съесть белую собаку — Кара-Сагыш ее опять выпросил. Зажарили и съели.
А наутро проснулся Ак-Сагыш и увидел, что брата нет, он забрал свою черную корову, черную лошадь и черную собаку и ушел.
Пошел Ак-Сагыш один. Долго шел, добрел к вечеру до чащобы с желтыми-прежелтыми ивами и шалашом. Устал он и решил переночевать там.
Только лег, садилось солнце, и вошла вдруг в чашу лиса:
— Пока ловила и ела мышей в лесу, даже не заметила, как солнце закатилось, а-а, — сказала она. Легла и уснула.
Когда начало смеркаться, заяц пришел:
— Пока ел лишайник, даже не заметил, как стало темно, — лег и уснул.
Когда стала тьма сгущаться, медведь пришел.
— Пока собирал шишки темного кедра, даже не заметил, как ночь наступила, — лег и уснул.
Уже в ночной тьме пришел волк-храбрец:
— Белые стада Караты-Каана от жажды гибнут. Пока ел эту падаль, даже не заметил, как стемнело, — сказал он и завалился спать.
Вдруг поднялся заяц:
— Постой-ка, мне отец-мать говорили, что если копать-копать землю под мшистым камнем, то выйдет чистая родниковая вода.
— Ты никому это не рассказывай, дай хоть досыта мяса поесть, — обругал волк зайца.
Ак-Сагыш, лежа в шалаше, все внимательно выслушал и мысль обдумал. Когда настало утро, все звери разошлись за своей пищей, Ак-Сагыш, крадучись, озираясь, вышел из шалаша и направился в землю Караты-Каана.
