Рыжий, хмурый и влюбленный - [9]
– Если вы объясните им, что у них есть выбор – висеть или копать, я полагаю, они очень быстро попытаются представить себя работающими, – вмешался во внутреннюю политику Лесогорья Масдай. – Хотя я лично предпочел бы первое. И горячую печку в придачу.
– Да их же еще и охранять целыми днями придется, кормить, поить, селить куда-то!.. – пропустила мимо ушей намек шерстяного друга и снова бросилась в спор с головой Сенька.
– Цель плена – отыграться на агрессоре, какие бы при этом неудобства ни испытывала пострадавшая сторона, – поучительно заметил маг-хранитель, важно подняв пухлый указательный палец к безоблачному небу. – А иначе и впрямь, зачем тратить столько сил на их охрану, кормежку и прочие удовольствия?
– М-да?.. Хм… – заинтересованная, к тихому отчаянию Иванушки, чародеевой концепцией сведения счетов с разбойниками, а не его призывом к человеколюбию, сдалась царевна. – Но как мы их в этот плен повезем? Их же тут раза в три больше, чем нас.
– Я наложу на них одно простенькое заклятье… – сплел короткие пухлые пальцы в замок Адалет и обвел всех взглядом с таким видом, словно уточнял: «Простенькое только для меня, конечно.»
– И что? – Серафима с подозрением покосилась сначала на отрягов, потом на воодушевившегося собственной идеей волшебника.
– Пока они не окажутся на берегу и под замком – не проснутся, – пояснил старик и, не дожидаясь одобрения, с энтузиазмом принялся за работу, словно наверстывая потерянные по вине морской болезни полтора дня.
Как и ожидали застывшие в предвкушении нового чуда дружинники, наложение обещанных чар сопровождалось множеством разноцветных вспышек, вихрящихся искр, бегающих огоньков, и даже одним ударом грома. Но, как лесогорцы ни всматривались – и прищуриваясь, и приседая, и выгибая шею на зависть любому лебедю – по окончании светопредставления видимых результатов не появилось.
Не слишком полагаясь на невидимые, Сенька переглянулась с капитаном, прикинулась, будто не замечает шокированного взгляда супруга, и спящие пленники были крепко повязаны,[13] после чего без особых церемоний стали перегружаться на подоспевшую «Стерегущую».
Надувшийся на весь мир, оскорбленный в лучших чувствах и побуждениях, маг стоял на корме, пальцами выстукивая на руле забытый лет пятьсот назад марш забытой лет семьсот назад державы и недовольно созерцая погрузочно-разгрузочные работы, когда за спиной его прозвучали и стихли на почтительном расстоянии чьи-то шаги.
Адалет сделал вид, будто глухота – неизменная спутница его задумчивости.
Сзади донеслось сначала «Ты говори», потом еще одно «Ты говори», но сказанное другим голосом, после чего среди посетителей разразился диспут на повышенных тонах сиплого шепота на эту же тему.
Если бы у кораблей кроме носовых фигур были еще и кормовые, неподвижный и безучастный чародей мог безоговорочно и вне конкуренции претендовать на ее место.
Наконец, шепот стих, и один из спорщиков – проигравший, наверное – покрыл остававшееся между ним и волшебником расстояние в четыре шага и откашлялся нерешительно.
– Ваше премудрие?.. А можно вас… э-э-э… вопрос спросить? Вы ведь на Белом Свете самый умный, всё знаете, люди бают…
После такого вступления сердце чародея, настроенного на решительное сопротивление, дрогнуло.
– Спрашивай, – милостиво разрешил он и обернулся в полоборота.
Перед ним стояли двое дружинников – один поближе, другой подальше.
– А вот нас с мужиками – то бишь, не только Осипа и меня – давно уже такой проблем мучает, ваше премудрие, – почтительно начал он. – Отчего это некоторые отряги дерутся как все, а некоторые – ровно хомячками бешеными покусанные? Ты их уж и так, и эдак, и всяко разно… Иной уже с копыт бы давно свалился, а этим, оглашенным, хоть бы пень по деревне, только орут не разбери-поймешь что, да на тебя прут? А глаза при этом дурные-дурные…
– И вон сегодня, с парусом ерунда у них вышла, – не выдержал и присоединился к товарищу второй солдат. – Иной бы на их месте полотнище-то разрубил, да выбираться начал, а они ровно дети малые – на дне плюхаются, а встать сообразиловки не хватает… Что у них с мозгами-то случается?
– А может, это колдовство отряжское какое? – снова подхватил первый. – Ихний, вон, маг эвона как молниями-то шибал!.. Вам-то, ясен пень, не чета он будет, а всё же?.. Как оно вот так-то?..
– Волшебство? – самодовольно усмехнулся Адалет и оглядел лесогорцев, бросивших свои дела в ожидании всех и давно интересующего ответа– моряков и ратников, и даже переставшую по такому случаю пререкаться лукоморскую парочку. – Это волшебство отряжское зовется «настойка из мухоморов», служивый. А бешеные, про которых ты говорил – мухоморщиками.
– Ах, вон оно что… – хмуро прищурилась Серафима, словно давая себе клятву повывести если не всех отрягов, то все поганки – наверняка. – Ах, вот они как… Ах, вот оно откуда…
– Что нельзя исправить, надо терпеть, Сень. У природы свои законы, и изменить их не подвластно даже самым великим магам, – философски изрек Иванушка, походя заработав от самого великого мага взгляд, полный огня и яда.
– А вот это мы еще посмотрим! – чувствуя свое бессилие перед такой незаметной мягкотелой штукой как гриб, всё же наперекор мужу, Адалету и всему природному законодательству вместе взятым бросила царевна, и сердито отвернулась.
