Рыжая племянница лекаря. Книга 3 - [12]

– Благодарю, – сдержанно откликнулся Хорвек. – Если вам будет угодно, оставьте мне те три карты, что дала вам ведьма, да и прочее, что вы получили от старух…

– Как скажешь, – проворчал Хобб. – Я, признаться, сам не знаю, отчего не выбросил их сразу же.

И потертые карты вместе с грязным свертком перешли в руки к Хорвеку. Затем нас подтолкнули к двери, и тяжелый засов загрохотал за моей спиной. В слабом свете фонаря я различила грязные стены небольшой комнатушки, обломки досок, ворох старого тряпья в углу. Ни стола, ни стульев здесь не имелось, крыша порядочно протекала – я слышала мерный стук капель, – а уж от холода и сырости кости у меня заныли, словно у старухи.

Хорвек подвесил фонарь к крюку, вбитому в низкий потолок, и наскоро соорудил из нескольких досок подобие скамьи.

– Придется ждать полуночи, – сказал он буднично, точно злые силы, обитающие здесь, были кем-то вроде бумагомарак-чиновников, принимающих посетителей по записи строго в отведенный час.

– Отчего ты согласился помогать и на этот раз? – спросила я, усевшись рядом и привычно прижавшись к его плечу. – Затея братьев дурна, и если они подавятся насмерть своим наследством – туда им и дорога. Но нам не стоило становиться их подельниками! Что случилось бы, откажи ты им?

– Да, их дело чернее, чем эта ночь, да и о главном они умолчали, – согласился демон. – Но я дал согласие не Орвильнам, а колдовству, которое вело их ко мне. Колдовству, которое держало нас в Асмалло, пока братья искали нас, в меру своего ума истолковывая указания глупых старух. У магии, Йель, много свойств, и одно из них, едва ли не самое главное – это ревность. Тому, кто хочет пользоваться ее дарами, нельзя пренебрегать указаниями, которые она дает. Магия не терпит пренебрежения, не прощает невнимания, презирает трусость. Каждому, кто откажется разгадывать ее загадки, поддавшись малодушию или же руководствуясь соображениями личной выгоды, она жестоко отомстит. А вот тех, кто ради нее готов пойти на риск, превозмочь свой страх, поставить голову на кон – она любит и одаривает щедрее прочих. Оттого самыми сильными становятся чародеи, которые ради магии преступили и человеческие, и божьи законы. Не потому что магии есть дело до этих глупых правил, покрытых пылью веков, но лишь из-за того, что она увидела, как сильна любовь к ней, как отказывается человек ради нее от всего, что важно и непреложно для прочих его сородичей.

– Сдается мне, твоя магия – та еще бессердечная вертихвостка, – пробормотала я, внезапно ощутив к колдовству ненависть куда более сильную, чем прежние мои переживания. – Что за радость служить такой дрянной самовлюбленной силе?

– Она многого просит, но и платит тем, что дороже золота, – коротко ответил Хорвек.

– А как же рыжая ведьма? – вопрос пришел на ум неожиданно, словно кто-то шепнул мне его на ухо. – Ты говорил, она очень сильна. Значит ли это, что она сумела особенно угодить колдовским силам? Чем она пожертвовала?

– Зачем тебе это знать?

– Потому что это знаешь ты, а я ничем тебя не хуже, путь даже ты с этим и не согласен, – дерзко ответила я, неизвестно отчего распалившись. – Ведьма не только твой враг, но и мой. Расскажи мне о ней! Что она за человек? Где родилась и как стала колдуньей?

– Ты зря думаешь, Йель, что я знаю так много о госпоже чародейке, – ответил демон после долгого, усталого молчания. – Есть истории, которые не стоит рассказывать другим, а у магов почти вся жизнь – одна такая история. Единственное, что о них нужно знать – так это то, на что они способны здесь и сейчас. А прошлое… что ж, я слышал как-то старую сказку о маленькой рыжей девочке, запертой в холодной и высокой башне на самом краю мрачного, темного леса, почти всегда покрытого снегом и инеем. Так принято было в тех краях – наследников древней крови прятали от глаз людских, чтобы избежать порчи. Во многих детях из этой семьи отзывалось колдовство, а способность к чарам считалась в том королевстве страшнейшим из проклятий. Сила пришла к рыжей девочке очень рано, и она не желала от нее отказываться. Ее бросали в ледяную воду, проводили босой по углям, клали в гроб и хоронили заживо, как того требовали старые ритуалы, но девочка каждый раз говорила, что желает остаться прежней. Тот, кто чувствовал зов магии, знает, как тяжело ответить молчанием на него. Прогнать от себя колдовскую силу, отрекшись от ее даров в ясном уме и твердой памяти – опасно ровно так же, как и больно. Ты словно предаешь лучшую, особенную часть себя… вряд ли тебе под силу это понять, Йель.

– И как же она спаслась из башни? – я пропустила мимо ушей последние слова.

– Когда она поняла, что ее не отпустят, и нет способа сбежать оттуда, то впала в ярость, которую сложно вообразить обычному человеку, – Хорвек говорил отчужденно, чуть напевно, неуловимо напоминая Харля. – Она грызла себе руки, бросалась на стены, рвала свои яркие рыжие волосы… А затем согласилась отречься, произнеся нужные слова, и колдовство покинуло ее, оставив по себе тяжелую болезнь, изводящую девочку страшными болями, которые никто не мог облегчить. Но она терпела все без единой жалобы и ждала нужного часа. Однажды ночью, поднявшись из своей постели, рыжая девочка взяла в руки нож, который прятала у изголовья, а затем убила отца, мать и всех своих братьев – кажется, их было семеро. Колдовство сочло, что это достойная искупительная жертва, и вернулось к ней – вдесятеро сильнее, чем прежде. Нож бил точно и сильно, никто ничего не услышал. Рыжая девочка тихо растворилась в лесу, а снег быстро скрыл кровавые отпечатки ее босых ног. Говорили, что она долго еще жила среди сугробов, и детей пугали ее огненными волосами – их иногда видели издали, как огненные сполохи или лисий хвост. А затем она ушла в другие края, учиться чему-то новому. Тебе понравилась эта старая северная сказка, Йель?