Рыжая магия - [21]

Как он стал диск-жокеем? Истоки следует искать в той же армии, хотя нет, еще раньше, в тех временах, когда он заметил впервые, что тот, кто владеет музыкальным инструментом или имеет голос, — всегда на виду. Позже было взято на заметку и другое: не только! Не только талантливый и умный! Сам Толик, к примеру, голосом никаким не обладал, терпение и слух имел маленькие, каких хватило лишь на то, чтобы научиться бренчать немного на гитаре-шестиструнке. Однако стоило ему приобрести магнитофон, и отношение к нему сразу стало другим. Отсюда он сделал вывод: в центре внимания не только умеющий, но и имеющий! Однако только иметь — это еще не все. Вот эту-то истину Рябуха усвоил на службе. Там с ребятами, знающими толк в модной одежде, ансамблях. записях, дисках, молодые офицеры держались более просто, иногда просили консультации, иногда даже пытались достать через них кое-что. Значит, надо не только иметь, но и быть максимально осведомленным относительно того, что касается предмета твоего владения. Тогда будут уважать, будешь на виду. Отсюда и только отсюда — путь к иным благам. Это все уже знал Толик, демобилизовываясь, не знал лишь одного: каким образом этих благ достичь? Через владение чем? Через какое знание? Ответ пришел довольно быстро и сам собой. Единственной родной душой у Толика, как известно, оставался брат, он к моменту его демобилизации заканчивал институт и жил в студенческом общежитии. Ухаживал за невзрачной институтской же девицей, которую заметил только потому, что отец ее был немалым нефтяным начальником где-то в районе. «Женюсь — и сразу будет квартира!» — радостно говорил он брату. Толик помалкивал: считал, что тот мелконько плавает. Так вот, в общежитии брата он и столкнулся с такой удивительной вещью, как дискотека. Заведовал ею братов однокурсник, и жил он один в маленькой, заставленной аппаратурой комнатке на первом этаже, рядом с залом. К своей невероятной удаче, то есть к собственной комнате, он относился весьма равнодушно и только ночи напролет дулся там в карты, благо мешать, за отсутствием сожителей, было некому. Стоило Рябухе побывать в этой обители, как он немедленно примерил ее к себе и осознал собственные возможности. Безмерно расхвалив и записи, и аппаратуру, он расположил к себе институтского диск-жокея, и тот выболтал ему все нужные сведения о направлениях в рок-музыке, о модных певцах, ансамблях, а главное — свел его со сведущими людьми и указал места, где следует искать то, что нужно.

Толик к тому времени жил в строительном общежитии, в комнате на четверых. Устраиваться после демобилизации на завод электриком, по своей специальности, он и не подумал: слоняться по пыльному цеху, околачивать груши и получать мизер — такое было не по нему. Он пошел на стройку, где можно было подзаработать перед институтом, плюс работа на чистом воздухе и не очень строгая дисциплина. Сейчас, после того как возникла эта мысль, он решил еще избавиться от докучливого чужого присутствия, получить самостоятельную жилплощадь. Сначала поставил вопрос о дискотеке в комитете комсомола треста и получил полную поддержку. Потом стало уже проще: купили по безналичному расчету аппаратуру и поместили ее в комнату, выселив жильцов; осталась только одна койка — для диск-жокея. При помощи друзей-дискофилов он отладил систему, организовал цветомузыку, превратил комнату в картинку, предполагая ее своим жильем и в те годы, когда он будет учиться в институте: никто не посмеет его тронуть, заявить, что он не имеет права здесь проживать, если он докажет, что незаменим. И вскоре действительно стал необходимым, незаменимым. Деньги на первые записи ему нашли и выделили, причем правдами и неправдами — наличные, и он их честно вложил в дело, даже не подумав, что они, по сути, бесконтрольные, и часть их свободно могла бы осесть в кармане. В делах он всегда был честен, знал: достаточно вильнуть глазами, сделать неверный жест, и — все, не будет веры, а без веры ты не человек. Он даже своими деньгами поступался сколько раз, приобретая хорошие диски, и это тоже должно было воздаться сторицей.

К тому времени, о котором идет речь, Толина дискотека сделалась не только лучшей в тресте — о ней уже поговаривали в городе, и ее вечера посещали не только ребята и девчонки из соседних общежитий, но и любители рок-музыки из других районов, даже отдаленных.

…Скрестив на груди руки, выставив вперед ногу, Толик Рябуха стоял возле пульта и смотрел на танцующих. Вот пропрыгал мимо соратник по бригаде Фомина, живущий в этом же общежитии бывший молодой специалист Витька Федяев, биолог. Верткий, веселый, в паре со смазливой крановщицей. Подмигнул: вот, мол, как ты стережешь народное добро! Ничего, Витька не выдаст, он парень свой. Давай, давай, наяривай… Иногда к диск-жокею подходил кто-нибудь из ребят, склонялся к уху и говорил заискивающе: «Пошли, Толян, у нас есть…» — и делал выразительный жест. Толик отрицательно качал головой: «Не могу, старина, видишь — при исполнении…» Сварщица Варька все еще крутилась перед ним, приплясывала, иногда устремляясь в толпу и тут же выныривая обратно. Толик глянул на часы — пора уже было закругляться, думать о близкой ночи. Он согнул руки, постоял какое-то время, приноравливаясь к ритму, и двинулся от пульта к Варьке. Она ахнула восхищенно и запрыгала перед ним, увлекая на середину зала. Так они плясали весь оставшийся вечер, а музыкой управлял один из Толиных ассистентов. Другой менял слайды в проекторе. Когда кончилась возня с занесением аппаратуры обратно в Толину комнату, он привел туда Варьку, и она снова замлела, разглядывая усеявшие стены цветные фотографии, портреты, плакаты: Карлос Сантана, «Кисс», «Блонди», «Клэш», «Бумтаун рэтс»… Они посидели немного, поели наскоро сваренного Толиком на плитке «перлового супа особого» из пакета, выпили бутылку принесенного Варькой сухого вина, а потом он привалился к теплому Варькиному телу и не выпускал его из рук до самого утра. Она все говорила: «Ну скажи, что любишь меня, ну скажи, скажи…» Он молчал, притворялся, что засыпает. Где-то далеко свистели, заливались, умирали от страсти соловьи. «Скажи, скажи, ну хоть соври мне…» — тормошила его Варька. Он молчал. Он не хотел врать в таком важном вопросе. А Варька плакала, ей была обидна его нелюбовь, она чувствовала себя одинокой, хоть ее и касался сильный, неутолимый мужчина. Так, в слезах, девчонка и ушла в свое общежитие, когда забрезжил рассвет, побежали под окнами ранние трамваи и Толику пора было спешить на работу, чтобы успеть раньше всех и сделать вид, что он никуда не отлучался ночью. Варька проводила его до остановки, он рассеянно поцеловал ее и вскочил в вагон.