Рысь - [14]

— Еще раз услышу от тебя такую чушь, будешь сам свои вонючие штаны у колонки стирать.

Ханс Цуллигер ухмыльнулся жене, та покачала головой и отодвинула корзину с бельем в сторону. Цуллигер сел во главу стола, бросил взгляд на телевизор, где по-прежнему крутили рекламу. Потом повернулся к Штальдеру и Геллерту.

— Так что же привело вас к нам? Опять кофе кончился? Или на втором этаже слишком скучно?

— Новости хотим посмотреть, — смело ответил Геллерт.

— Хорошая отговорка. А кофе вам все-таки можно предложить? И мясца какого-нибудь? Или наш новый уклонист только на бобах?

Лен искал подходящий ответ, но тщетно.

— Так я принесу вам вегетарианский кофе, — съехидничал Цуллигер.

— Будет болтать-то, — вступилась Бернадетта, тем временем убравшая все вещи и севшая за стол.

— Да они знают, что я не со зла, мамочка, — заявил Цуллигер и повернулся к детям, чтобы спросить, не хотят ли и те чего.

Дочь лет пятнадцати жестом отклонила предложение и исчезла в своей комнате, а чуть более старший сын пробурчал нечто неразборчивое о стакане молока. Цуллигер вставил обратно вынутую на время разговора зубочистку и пошел на кухню, задев по пути огромное ботало.

Лен испытующе глянул ему в спину, вспомнив о висевших на стене трех черепах и лосе из охотничьего журнала.

— Вы рассказывали о посылке, — обратилась Бернадетта к Штальдеру.

— Да.

Тут начались новости.

— В Берн пришла посылка с отрубленными рысьими лапами. Отправили ее из Аргау.

На экране появилась с трудом скрывающая улыбку дикторша и начала рассказывать о зарубежных новостях.

— Отрубленными лапами? — переспросила Бернадетта.

— Вот именно.

— Одной из ваших рысей?

Дикторша читала текст о демонстрации профсоюзов во Франции.

— Не знаем, — ответил Геллерт. — Во всяком случае, это не Тито — его мы пеленговали три часа назад.

— Не только пеленговали, но и видели, — уточнил Лен, встрепенувшийся от имени рыси. — Тито спокойно лежал на выступе скалы за ветвями, смотрел на меня и даже не шевелился. Я был метрах в семидесяти и прекрасно его видел.

Дикторша взяла в руки новый листок и продолжила рассказывать о событиях за рубежом. Лен умолк, не ожидав от себя столь эмоционального описания.

— Но это могла быть рысь с ошейником?

— Завтра выясним, — ответил Геллерт.

— Надеюсь, на ней не было ошейника, — вздохнула Бернадетта. — А известно, из какой деревни пришла посылка?

— Откуда-то из Аргау. Даже Пауль, наш бернский начальник, ничего толком не знает. Но на открытке было написано: «Из бернских джунглей».

— Гм, — хмыкнула госпожа Цуллигер. — Уже есть какие-нибудь предположения?

— Конечно, есть варианты адресов. С фон Кенелем из Ленка, у которого в прошлом году делали обыск, я бы предпочел не встречаться. И еще парочка дворов в Гурнигеле, которые фигурировали в деле по последнему незаконному отстрелу. Но это было в декабре девяносто шестого. С тех пор, если не брать в расчет обыск у фон Кенеля, с рысями все было спокойно. Хотя я, конечно, знаю нескольких типов, попадавшихся мне во время пеленгования — от них можно ожидать чего-то такого. В Аблендшене, Виммисе, Фрутигене, Лауэнене. Везде найдутся люди, люто ненавидящие рысей и нас, зоологов. Но это лишь несколько имен. Поэтому мы вряд ли сможем помочь следствию.

— Пауль, кстати, не звонил егерям? — поинтересовался Геллерт. — Они наверняка что-нибудь знают.

— Я сам позвоню Беннингеру, — ответил Штальдер. — Еще бы хорошо Шпиттелера спросить, он отвечает за Зимментальскую долину. Но этот будет молчать, даже если что-то знает.

Госпожа Цуллигер не сводила с зоологов глаз.

— Как же мне вас жаль! Только вы поймали одну рысь, как тут же подстрелили другую.

— Ну, если подстрелили нашу, то на ошейнике должны остаться отпечатки пальцев. Другой вопрос — насколько это поможет следствию, — сказал Штальдер.

Ханс Цуллигер внес и поставил на стол поднос, заполненный чашками, ложками, водой, растворимым кофе, сахаром, «Ассугрином»,[5] молоком, колбасой и сыром.

— Вот, я достаточно постарался, угощайтесь. И объясните, о чем речь. Из-за телика я не совсем понял, о чем вы тут разговариваете.

— Мы говорим об отрубленных рысьих лапах, присланных в Берн, — просветила мужа Бернадетта и принялась раздавать чашки, ложки и маленькие тарелки.

— Гм-м, — промычал Цуллигер, поворачиваясь к Штальдеру и Геллерту. — И вы ищете рысь, к которой бы подошли эти лапы?

— Что-то вроде того, — ответил Штальдер, не выдав голосом ни малейшего раздражения. — Завтра мы…

— Сейчас покажут! — воскликнул Цуллигер-младший со стаканом молока в руке.

Все повернулись к телевизору. За дикторшей появилась фотография рыси, и Бернадетта Цуллигер перестала размешивать сахар в чашке. Некоторое время в комнате, за исключением голоса дикторши, не было слышно ни звука. Наконец, показали посылку с отрубленными лапами.

Лену вспомнилось, как Штальдер и Геллерт прежде рассказывали о Пауле Хильтбруннере, который в качестве начальника проекта время от времени вынужден был высказываться в новостях. Штальдер строил догадки, почему Пауль не любит показываться перед камерой, на что Геллерт с широкой ухмылкой предположил, будто его наверняка строит Марианна, и все хором расхохотались. Теперь же, когда они увидели посылку с широкими, мощными лапами, с пятнистой шкурой, которая сразу за голеностопным суставом обрывалась кровавым шрамом, было уже не до шуток. Бернадетта Цуллигер, ее сын и ее муж тоже заворожено смотрели на экран. Зубочистка, обычно ходившая ходуном во рту Ханса Цуллигера, на мгновение остановилась.