Рыцарский долг - [86]

Никем не узнанный, Жак переправился через реку Иордан, миновал Иерихон и на закате дня добрался до тевтонской заставы, расположенной на месте разрушенных Восточных ворот. Там он отпустил сопровождающих, расплатившись щедро, но не чрезмерно, и, расспросив у орденского сержанта, как ему добраться до нужного места, двинул коня по узким восточным улочкам, распугивая редких по вечерней поре прохожих.

Жак, мечтавший о встрече с Иерусалимом с тех самых пор, как покинул отчий дом, оказался совершенно не готов к тому, что древний город, место чаяний и устремлений многих тысяч верующих, колыбель христианства, центр обитаемого мира, окажется обычным арабским захолустьем. Святой Град был бело-желтым пыльным селением, состоящим из невысоких, от силы двухэтажных домов. Окружающие его когда-то древние стены были разрушены, и единственным здешним укреплением оказалась цитадель, еще во времена первых крестоносцев получившая название башни Давида, — уродливый квадратный донжон, окруженный невысокой стеной, вокруг которой теснились разномастные, наспех сложенные из подручного материала бедняцкие постройки.

Церковь Святого Гроба обнаружилась лишь после долгих поисков и нескончаемых расспросов. Она пряталась в лабиринте улиц, в конце глухого, плотно застроенного квартала. Зная о том, что в подвергнутых интердикту городах запрещалась любая церковная служба, Жак не удивился, обнаружив, что высокие и мощные врата, приличествующие скорее не храму, возведенному над местом, где был распят и воскрес Спаситель, а хорошо укрепленной крепости, были наглухо затворены и надежно заперты изнутри на засов. Он спешился и долго стучал кулаком в калитку, но изнутри не слышалось ни звука. Лишь после того, как он пустил в дело ножны и пригрозил, что войдет вовнутрь во что бы то ни стало, из окошка над входом показалась макушка с плохо выбритой монашеской тонзурой.

— Вот я тебя, охальник! — раздался знакомый голос. — Ходят и ходят тут целыми днями. Сказано же было, что город, по приказу его высокопреосвященства патриарха Геральда де Лозанна, отлучен епископом Петром Кесарийским и находится под интердиктом, поэтому доступ в храм закрыт до особого распоряжения. Ступай, пилигрим, откуда пришел. А будешь бесчинствовать — кликну братьев-тевтонцев. Уж они твою прыть живо умерят.

— Смотри только, чтобы я тебе в кликалку меч не воткнул, святой отец, — весело отозвался Жак. — Лучше ответь мне, приятель, с каких это пор ризничий бенедиктинского монастыря охраняет вход в церковь Святого Гроба?

Его слова произвели на неведомого хранителя церкви немедленный эффект. Не успел Жак закончить фразу, как вслед за тонзурой из окошка высунулась вся голова целиком, затем, с трудом протискиваясь меж стен, в окне появились упитанные плечи, укрытые шерстяной рясой, которая местами еще сохраняла свой первозданный белый цвет, предписанный инокам еще святым Бенедиктом Нурсийским в знак чистоты их духовных помыслов и мирских деяний. Жак не ошибся — самые желанные в христианском мире врата действительно охранял бывший послушник, который был знаком ему еще по путешествию из Марселлоса.

— Глазам своим не верю, — отозвался монах, и его откормленное лицо озарила широкая, добродушная улыбка. — Это вы, господин Жак! Вот уж воистину неожиданная встреча. А я-то думаю, что за неведомый рыцарь, статный да пригожий, ломится ко мне на ночь глядя. Погодите, сейчас я спущусь и отопру вам дверь…

Вскоре за вратами раздались торопливые шаги, скрежет отодвигаемого засова, и в правой половине врат отворилась едва заметная калитка.

— Где я могу оставить коня? — спросил Жак у монаха.

— Там, справа, во дворе есть коновязь, которой пользуются госпитальеры, — ответил тот. — Привяжите его вместе с лошадьми братьев-рыцарей и можете не беспокоиться ни за животное, ни за поклажу.

Воспользовавшись советом, Жак отвел коня во двор, препоручив его заботам конюха, одетого в бурое сюрко с крестом ордена Святого Иоанна. Седло и поклажу он, однако, забрал с собой. Возвратившись к вратам, Жак, перешагнув через высокий порог, ступил под гулкие своды храма. Изнутри церковь оказалась намного больше и значительнее, чем выглядела снаружи. Сумрак не давал рассмотреть все внутреннее пространство в подробностях, в глаза ему бросились лишь сложенные из прямоугольных блоков серого палестинского песчаника стены да мерцающие в отдалении лампады.

Жак оставил поклажу, прошел вперед и, встав напротив алтаря, несколько раз осенил себя крестным знамением. Хранитель церкви затворил за ним калитку, наложил на нее засов, способный выдержать не меньше полутора сотен ударов большого крепостного тарана, и присоединился к нему. При виде золотых шпор и рыцарского пояса глаза послушника округлились.

— Так, значит, вы теперь не орденский сержант, а брат-рыцарь, — уважения в его голосе ощутимо прибавилось. — Ну что же, не знаю как для кого, а для меня новость сия не стала большой неожиданностью. Слава о ваших с сиром Робером деяниях до сих пор гремит по всему Заморью. Буду несказанно рад, сир рыцарь, если вы согласитесь разделить со мной скромную трапезу. Уж не обессудьте — сейчас время Великого поста, а потому стол мой, как и подобает скромному служителю Господнему, постен и небогат.