Рыцари света, рыцари тьмы - [201]

Удостоверившись, что каждый монах внимает его словам, де Монбар указал на пары кувшинов, помещенные на столы по углам скриптория:

— Друзья мои, ваши находки… эти кувшины и прочие, что хранятся внизу… и есть воскрешение в Сионе. Наше открытие… оно воскресило наш древний орден Воскрешения именно здесь, в Сионе. В этих свитках — неоспоримое подтверждение верований наших предков, их вековых устремлений… по сути, тысячелетних поисков. Честь и слава первооткрывателей по праву принадлежит всем вам.

Немного справившись с волнением, брат Андре продолжил:

— Мы — вернее, вы — обнаружили ковчег Завета, наиболее ценную и овеянную преданиями древнюю реликвию. Мы пока не притрагивались к ней, и никто из нас не представляет, что может храниться внутри; меж тем для многих из вас это просто огромная деревянная шкатулка, возможно, пустая, хоть и покрытая чеканным и резным золотом. Никто, разумеется, не сомневается, что это в высшей степени ценная вещь… Но для кого она более ценна? Как нам хотя бы подступиться к оценке ее стоимости? Нам известно, что ковчег сработали для хранения двух каменных скрижалей, принесенных Моисеем с горы Синай. На них записаны те самые десять заповедей — доказательство Завета, заключенного Богом с людьми; однако никто из нас не смеет и не дерзает прикоснуться к ковчегу, тем более открыть его и заглянуть внутрь. Таким образом, мы, заурядные люди, никоим образом не можем рассуждать об истинной стоимости его содержимого… Очевидно, что оно это величайшее из сокровищ, но на данный момент, исходя из нашего положения, оно просто не имеет никакой цены…

Де Монбар помолчал и потом махнул рукой в направлении кувшинов:

— Но мы нашли и другое… запечатанные кувшины, а в них — старинные ветхие свитки. Подозреваю, что кое-кто из вас весьма разочарован, что сокровище, к которому вы усиленно стремились, оказалось на первый взгляд таким несущественным. Некоторые, наверное, считают его и вовсе пустячным, жалкой наградой за столь долгое самоотвержение и изнурительную работу. Уверяю вас, братья мои: будь все эти кувшины доверху наполнены драгоценными каменьями — они и то не смогли бы приблизиться по своей ценности к тому, что сейчас хранится в них. Вот это… — он потряс неким документом и указал на другие, разложенные позади него на столе, — всё ключи к их содержимому. Я не настолько учен, как многие из тех, с кем мне привелось встречаться в жизни, — с людьми, положившими жизнь на уяснение истины, содержащейся в архивах и преданиях нашего ордена. К счастью, я почерпнул у них достаточно, чтобы по крайней мере установить подлинность наших находок, признать в этих документах истинные письменные свидетельства, оставленные общиной, что известна нам под названием Иерусалимского братства. Вот, вы все сидите и молчите, — брат Андре вдруг улыбнулся, — а меж тем я слышу, как жужжат в ваших головах мысли: «Именем Господа, что еще за Иерусалимское братство?» Немногие из нас, а именно брат Гуг, брат Годфрей, брат Стефан да я, углублялись в анналы ордена настолько, чтобы слышать о таком братстве ранее. Это предание — одна из наших величайших тайн, и постижение ее до сих пор было сопряжено с долгими годами усердных и кропотливых исследований. Впрочем, вы потратили не меньше времени, пусть и не преуспев в учении, зато выполняя самую неблагодарную и тяжелую работу, чем заслужили право знать, чего в результате достигли, — пусть вам и покажется, что сама истина сложновата для вашего восприятия…

Де Монбар обвел собратьев внимательным взглядом:

— Повествование будет долгим, поэтому предлагаю вам выбрать, куда усесться поудобнее, а не мяться, стоя на месте.

Когда все расселись и стихли любопытствующие перешептывания, брат Андре продолжил свой рассказ:

— Иерусалимское братство, как называют его у нас в ордене, — первое из собраний, если угодно, изначальная Церковь, основанная в этом городе самим Иисусом и Его сподвижниками. Яков, брат Иисуса, был первым ее настоятелем — возможно, еще при жизни Христа, но уж точно после Его смерти.

Де Монбар выждал немного, ожидая расспросов, но все молчали.

— Предвижу, что все вы помните то замешательство и даже ужас, который испытали сразу после вступления в орден — когда ознакомились с нашими верованиями, противоречащими сегодняшним христианским догматам. Принятие новых убеждений явилось для вас первым испытанием ордена, тяжким и мучительным переживанием. Я сам когда-то изведал подобное, будучи восемнадцатилетним юнцом, выросшим в благочестивой христианской семье, как большинство из вас. Тогда мне казалось, что меня просят потворствовать ереси, поверить в нее, что равносильно отрицанию учения благословенного святого Павла, отречению и от него самого, и от всего Нового Завета… Впрочем, на удивление скоро я, подобно вам, поменял убеждения — благодаря ученым занятиям и просвещенности наставников нашего ордена. Через некоторое время я понял, что Петр-Симон не был первым духовным отцом Церкви. Не был он и первым Папой, как убеждает нас сама Церковь — эта честь выпала Якову, брату Иисуса, известному среди последователей как Яков Праведник. Впрочем, церковники утверждают, что у Иисуса не было братьев… И в самом деле, откуда бы им взяться, с их точки зрения, если Христос рожден от Девы? В таком случае, выходит, что Мария, испытав Божественное вмешательство и непорочно зачав, затем стала не чужда мирской суете и предалась соблазнам плоти? Вот и получилось, что всем нам время от времени приходится задавать себе подобные весьма волнующие вопросы. Если церковная доктрина ошибается в таком основополагающем аспекте, как личность своего первого наставника, если она отрицает существование у Иисуса братьев и вообще семьи, то какие еще из ее догматов должно подвергнуть сомнению?