Рыцари Серебряного Щита - [44]

Песни и песенки сплетаются в сплошную цепь. То целый фонтан искр брызнет из костра, то шутка и смех взметнутся к чёрно-синему небу, то новая песня…

Данка, Кристя, Здись и Андрейка сидят на почётных местах возле, вожатого и утирают слёзы, застилающие им глаза. Вы думаете, что это слёзы от тоски по дому, от сознания того, что их папы и мамы ужасно встревожены? Ничего подобного. От смеха! Возле пионерского костра они забыли обо всём на свете. Они кричат «браво», хохочут, поют во всё горло. Какие замечательные мальчишки в этой пионерской дружине! Весёлые, энергичные, дружные, храбрые. С такими можно пойти в огонь и в воду. Гори, гори ярче, пионерский костёр!

Сидевший в кругу ребят Твардовский размышлял о том же: «С такой дружиной можно сделать всё что угодно… Надо только иметь над нею власть — и можно двинуться на завоевание всего мира. Однако как обрести эту власть? Не будут же они слепо повиноваться моим приказам. Разве что…»

Он нащупал в кармане шаровар продолговатый твёрдый предмет — тот самый, который хранился в последнем тайнике Тройного Клада, дающего власть над людьми, — и задумался.

Наш чернокнижник задумался всерьёз, глубоко, и были думы его очень и очень печальны. Нет, явно не удался ему этот визит на Землю. Несмотря на всю его осторожность, несмотря на то, что не взрослым, а детям преподнёс он свои чародейские штучки, они не вызвали ни страха, ни особого удивления. Лампой Аладина их не удивишь, у них есть электрические лампы. Сапогам-скороходам они предпочитают мотоцикл. Они запанибрата с чудовищем, которое называется фабрикой. Мало того, Тройной Клад, перед которым когда-то на колени, лицом в грязь падали короли и герцоги, до сего времени не принёс ничего утешительного.

Достал Твардовский из кармана тот таинственный продолговатый предмет. Это была старая, замшелая фляжка из толстого-претолстого стекла. Воспользовавшись тем, что никто на него не смотрит, он сделал из неё большой глоток. В горле зажгло, защипало, огонь проскользнул в желудок и начал бушевать там.

Твардовский вспомнил, как четыре века назад, окончив университет в Кракове, а затем в испанских городах Толедо и Саламанке, начал он свои труды, на пользу людям направленные: открыл серебряные жилы в Олькуше и соорудил там копи, мост на реке Ниде построил, плотину-запруду от деревни Викторово до Корчмы Выгоды за деревней Неклоп насыпал… Не принесло это ему ни славы, ни богатства. Лишь езда на петухе, битьё горшков на краковском рынке, пьяные выходки в трактирах и прочие чудачества прославили имя его. А теперь вот и разные штучки с дьяволами никого не удивляют.

Твардовский незаметно глотнул из фляжки ещё разок, другой, и посветлело у него перед глазами, печали съёжились, помельчали, растворились в ночном мраке. Крепким был этот чародейский напиток из последнего тайника Тройного Клада. Люди слишком глупы, чтобы уразуметь всё могущество золота, за которое можно купить власть и наслаждения. Люди слишком умны, чтобы, отказавшись от силы разума, довериться бессильным символам веры, на которых держится религия. Но нет ещё в мире такого человека, который не поддался бы соблазну опрокинуть шкалик. А если уж выпьет, то безумие, растворённое в напитке, просочится в его кровь, возбудит, а затем замутит мозг, заглушит совесть. Кто хоть раз испытал удовольствие, пригубив эту бездонную фляжку, обойтись без неё уже не может и за один глоток волшебной жидкости готов выполнить любой приказ…

«Не будем терять время попусту», — шепнул самому себе Твардовский и тронул юного соседа в пионерском мундирчике.

— Выпей, это хорошее…

Мальчишка машинально взял фляжку в руки, поднёс её ко рту, однако в последнюю минуту остановился.

— Вода? — спросил он.

— Вода.

Но пионер втянул носом воздух и с усмешкой вернул фляжку Твардовскому.

— Молочко от бешеной коровки… Такого мы не пьём, мудрая твоя голова.

— Попробуй, ваша милость, лучшая из наилучших…

— Благодарю! — и пионер вернул Твардовскому его фляжку.

Чернокнижник повернулся в другую сторону и шепнул пухлощёкому толстяку:

— От костра так и пышет. Жарко…

— Да, да, — кивнул тот головой.

— Пить хочется.

— Ага… — Пухлощёкий задумчиво глядел на своего товарища, который в это время как раз декламировал у костра стихи:

Когда ветер истории веет,

Крылья растут у людей,

Как у птиц. Но зато

Трясутся портки у царей…[9]

Раздался взрыв смеха, послышались крики «браво». Твардовский не понимал, о чём идёт речь, но аплодировал вместе со всеми, а потом снова наклонился к соседу:

— Прополощи, ваша милость, себе горло. Прохладительный напиток.

— Спасибо, — вежливо сказал толстяк, доверчиво опрокинул фляжку и сделал несколько глотков.

— А-а-а-а! — завизжал он. — Тьфу, что за подлость! Жжёт, печёт…

Все оглянулись на него.

— Что случилось?

— Тише ты, тише! — крикнул на толстяка Твардовский.

— Горло так и жжёт. Ой, ой, ой! — продолжал вопить мальчишка.

Вожатый поднялся, подошёл к нему, вынул из его рук фляжку.

— Кто тебе это дал?

— Этот пан. Сказал: «прохладительный напиток». Ой, в голове у меня мутится!..

— Проводите его, ребята, в палатку.

Произошло замешательство. Двое пионеров взяли толстяка под руки и повели его в сторону лагеря. Возле костра воцарилась тишина.