Рыцари пятого океана - [46]

Потеря материальной части в воздушных боях и от бомбовых ударов противника по аэродромам порождала среди некоторой части летного состава уныние и ослабление дисциплины. Поговорив об этом с командиром дивизии, я решил навестить «безлошадников» — ребят, потерявших свои самолеты.

В землянке было так накурено, что в синем дыму с трудом просматривался тусклый огонек лампы — коптилки. Мой визит, видимо, оказался неожиданным. Смутившись, хозяева поспешно встали, предварительно убрав бутылку со стола.

— Зря прячете, видел, — спокойно сказал я и сел на краешек скамьи, освобожденный одним из летчиков. — По какому поводу банкет?

Все молчат, опустив головы.

— Может быть, и меня угостите? — в шутку спросил я.

— Да ведь не будете пить, — осмелел кто‑то. — Самогон.

— Самогон, конечно, не буду. А вы с какой радости пьете его?

— Обидно, товарищ полковой комиссар, — загудело вдруг несколько голосов. — Другие воюют, а мы только в небо глазеем. Хоть бы винтовки, что ли, дали, в пехоту бы пошли.

— Надо будет — ив пехоту пойдем, — говорю им. — Но пока она и без нас обходится.

— Какое там обходится. Бежит — аж пятки сверкают…

— Но — но, не тронь, — заступился кто‑то за пехоту. — Она кровью обливается, всюду, где можно, бьет фашистов, а ты сидишь и самогон распиваешь…

— А что же, я виноват, если самолет не дают? Где я его возьму?

Я понимал душевное состояние «безлошадников» и потому не стал их особенно упрекать за выпивку. Только заметил:

— Впредь увижу — пеняйте на себя.

— Да мы только по стопарику, с горя, — сказал за всех сидевший рядом летчик.

— У кого неисправные самолеты? — спрашиваю ребят.

— У меня.

— И у меня, — послышались ответы.

— А вы помогаете техникам ремонтировать их?

Молчание.

— Выходит, с самогонкой управляться можете, а на работу вас нет?! — пристыдил я «безлошадников».

— Извините, — примирительно сказал капитан. — Завтра утром все, как один, пойдем на аэродром.

Я долго разговаривал с летчиками, объяснял им нелегкую обстановку в тылу и на фронте:

— Заводы эвакуируются в глубь страны. В снабжении самолетами неизбежны временные перебои. Поэтому надо быстрее восстанавливать те машины, которыми располагаем.

— Это все понятно, — соглашались летчики. — Но ведь обидно. Душа горит от злости, драться хочется, а мы…

— Наберитесь терпения, — успокаивал я их. — Настанет и ваш черед. Война только что началась.

Прихожу на следующее утро на самолетную стоянку и вижу: вчерашние собеседники уже трудятся.

— Как дела? — спрашиваю их.

— Пока осваиваем смежные профессии, а завтра можно будет лететь.

— Ну вот. А вы загрустили: воевать не на чем…

После этого случая мы решили провести в полках партийные и комсомольские собрания с повесткой дня «Быстрее вводить самолеты в строй». Эта задача имела немаловажное значение, нужно было срочно мобилизовать усилия всех людей.

Помню, на одном из таких собраний выступил молодой летчик Утюзкпн.

— Самолет, — сказал он, — как живой организм. Когда мотор дает перебои, кажется, и у тебя в сердце какой-то клапан отказывает. Продырявили плоскость — будто тот же осколок через твое тело прошел. Но если все хорошо — душа радуется. Летишь и петь хочется. Так что, товарищи летчики, давайте засучим рукава и поможем нашим друзьям техникам восстановить машины. Глядишь, и «безлошадники» повеселеют, когда снова сядут в кабины своих боевых кораблей.

Прямо с собрания коммунисты и комсомольцы уходили на стоянки и ночью, при свете переносных ламп, начинали восстанавливать и ремонтировать самолеты.

Трудные испытания выпали и на долю батальонов аэродромного обслуживания. На них было возложено боевое обеспечение полков: питание и обмундирование личного состава, подготовка взлетно — посадочных полос, содержание аэродромов в надлежащем состоянии. На их попечении находились также различные склады, техника. Поднять все это хозяйство в короткий срок, перебазироваться на новое место — часто по бездорожью, под бомбежкой или обстрелом вражеской авиации — задача ие из легких.

Я уже рассказывал о батальонном комиссаре Розове. В первый день войны он проявил растерянность, но потом взял себя в руки, и нам не приходилось упрекать его в бездеятельности и малодушии. Но и Розов при всей своей энергии не мог сделать всего, что хотелось: были обстоятельства, которые влияли на ход событий помимо его воли.

Немало хлопот доставляли нам и гитлеровские агенты, наводившие бомбардировщиков на наши аэродромы. Нередко перед вражеским налетом на земле вдруг вспыхивали костры или взвивались в небо сигнальные ракеты.

Однажды солдаты батальона аэродромного обслуживания задержали такого сигнальщика. Случилось это на полевом аэродроме, где формировался 238–й истребительный авиационный полк. Политработник Герасимов, исполнявший обязанности командира, был человеком принципиальным, к врагам и их прихвостням относился беспощадно. Когда к нему привели лазутчика, он строго спросил:

— Костры — твоя работа?

Лазутчик молчал.

— Я спрашиваю, — повысил голос Герасимов, — костры — твоя работа?

Задержанный снова не ответил.

— А может, он по — русски не понимает? — подал кто-то голос.

— Вызовите красноармейца Маскаучависа, — распорядился политработник.