Рыцари Круглого Стола - [68]
— Я могу вылечить вас сразу от всех ваших болезней, но для этого мне нужно, чтобы самый больной из вас, которому остается жить недолго и которого никто уже вылечить не может, добровольно бросился бы в огонь: пепел, оставшийся от него, будет чудодейственным лекарством для других.
Все переглянулись, но никто не двинулся с места, ни горбатый, ни распухший, ни какой другой больной, — никто не подошел к мужику. Спросил мужик одного расслабленного, не хочет ли он подойти к очагу.
— Нет, благодарю вас, я совсем здоров, поверьте, я не лгу, я совсем выздоровел в эту минуту.
Так сказали и все остальные.
Спросил король мужика, вылечил ли он верных слуг.
Все сами отвечали ему:
— Я здоровее и свежее яблока благодаря доброму человеку.
И король так радовался и так благодарил мужика, что тот осмелился вместо всякой награды попроситься домой.
Король милостиво отпустил его и щедро наградил всяким добром.
— Благодарю, государь, — сказал мужик. — День и ночь буду я молить за вас Бога.
Вернулся мужик домой, и никогда больше не бил он жены, и жили они в мире и согласии.
И так, благодаря своей жене и своей сметке, оказался он хорошим лекарем и без науки.
Роман Розы
I часть[15]
МНОГИЕ ГОВОРЯТ, что сны — пустое дело, одна болтовня да сумбур. Однако о некоторых снах сказать этого совсем нельзя: много есть примеров правдивых снов. Что бы ни говорили мне, но твердо верю я, что сон есть предсказание того блага или тех страдании, что ждут нас впереди, и многие мудрецы думают, что ночь показывает нам в своем туманном покрове то, что потом увидим мы днем при ясном свете.
Мне было двадцать лет. Спал я раз ночью мирно на своей постели и увидал странный пророческий сон — все, что увидал я тогда, случилось потом со мной наяву.
Так начинается Роман Розы. Ново для вас его содержание? Тем лучше! И да примет его благосклонно та, для которой он задуман, та, что так прекрасна и достойна любви, та, что должна называться Розой — царицей цветов!
Все это случилось лет пять тому назад. Был цветущий май — этот праздник земли! Она наряжена в великолепное платье из зелени и цветов: нет ни кустарника, ни живой изгороди, которые не покрылись бы цветами, нет леса, сухого зимой, который не заблистал бы теперь молодой листвой. Весело улыбается земля, умываясь и наряжаясь; забыла она зимние невзгоды, и птицы, любуясь ею, воспевают ее на тысячи ладов.
Чье же жестокое сердце не смягчится в это чистое, прелестное, праздничное утро года?
И вот, раз ночью в мае приснилось мне, — помню я это очень ясно и до сих пор, — что настал уже день, и я вскочил с постели, обулся, умылся чистой водой и пошел в долину слушать пение птиц. Долго ли шел я, не помню, но вот передо мной явился удивительный сад; около него журчал прозрачный, светлый ручей, манил он прохладой и красотой. Я подошел, — ложе ручейка было покрыто необыкновенно светлыми камнями, и он вытекал из сада, куда, увы! попасть мне было не дано: был он обнесен высокой стеной, расписанной красками с изображениями страшных существ.
Посредине воздвиглась сама Ненависть; лицо ее, ужасное, искаженное завистью, гневом, безумием, с маленьким курносым носом, казалось, нарисовано было ядом и черным предательством. Одета фигура была в какой-то страшный, безобразный балахон. Налево, в том же ряду, выступало другое изображение, еще более ужасное, и над его головой большими красными буквами было написано: «Предательство». Направо являлась взору Низость. Все три фигуры могут поспорить, кто из них безобразнее. Сразу увидишь, что это существо злопамятное, завистливое и злое: хорошо умел владеть кистью тот, кто изобразил эту совершенную Низость, фигура Корыстолюбия не требует и надписи — та, что всегда берет и никогда не отдает: она протягивает всегда руку, чтобы собирать, выигрывать, выманивать. Она склоняет мошенников и людей дурной жизни к преступлению и предательству; ее же костлявая рука ведет их к казни; она внушает дурные дела легкомысленным слугам и молодым служанкам. Благодаря ей немало сирот обижено своими опекунами!
Рядом с ней я увидел фигуру Скупости. Боже мой, что это за ужасное создание! Грязная, худая, тщедушная, зеленая, как порей, и с видом умирающей или уже мертвой. Она одета в старые, грязные лохмотья, двадцать лет тому назад изодранные собаками. Скупость никогда не расстается со своим мешком, на который она и опирается.
За Скупостью идет Зависть, ни разу во всю жизнь свою не улыбнувшаяся, существо несчастное, которого ничто не радует и ничто не утешает, кроме горя ближнего. Самое большое зло, какое можно сделать ей, — это принести известие, что знакомый ее или даже незнакомый достиг цели своих желаний благодаря своим достоинствам и хорошей жизни: ни товарища, ни друга не может терпеть она; всякое живое существо — заклятый ее враг. Сердце ее наполнилось бы горечью, если бы счастье сделалось уделом ее собственного отца. Ресницы ее опущены, но взгляд ее зол, и ядовитым пламенем загорается он, когда храбрый сердцем или кто-нибудь, всеми любимый и уважаемый, проходит мимо нее.
По соседству с Завистью изображена была согбенная фигура Печали. Страдания ее кажутся невыносимыми, а лицо ее не только бледно, но оно желто, как у страдающего желтухой. По худобе с ней спорить может только Скупость. День и ночь терзают ее утраты, заботы, несчастья, и кажется, что ничто не может смягчить страданий, которых исполнено ее сердце. Но муки делают ее жестокой — мы видим следы ярости и крови на ее разорванной одежде; открытые раны зияют на ее груди; волосы ее висят в беспорядке по лицу и шее. Но, несмотря на ее гнев и ярость, ни одно, даже самое жестокое сердце не пройдет мимо нее без сожаления: ее отчаяние и слезы леденят душу прохожего.
