Рыцари креста - [101]

— Я был его другом, — возразил Мушид.

— Значит, ты предал вашу дружбу.

Мушид медленно покачал головой.

— Нет, я оставался верен ей до конца. Меня очень опечалила его смерть. С чего ты взял, что его убил я?

— Я только что говорил с умирающим Куино. Он сказал, что именно ты ввел их в соблазн и сделал их идолопоклонниками.

Все замерло — Мушид, мое копье, солнечный лучик, заглядывавший в оконце. Когда оружейник заговорил вновь, в голосе его зазвучали совсем иные интонации.

— И ты поверил словам умирающего норманнского еретика? Знал бы ты, как норманны ненавидят наш народ! Мысль о том, что в Антиохии остался живой исмаилит, не давала ему покоя, вот он и решил напоследок избрать тебя слепым орудием своей ненависти. Увы, я не могу ответить на его вызов, ибо, скорее всего, его уже нет в живых.

— Он не видел тебя, Мушид, и не знал того, что ты находишься здесь! Зачем бы ему понадобилось называть твое имя?

— Он знал, что я был другом Дрого, и ненавидел меня за то, что я исповедую иную веру. Если человек хочет скрыть собственный грех, он обвиняет в нем других.

— Этот человек был при смерти и вряд ли стал бы лгать!

На напряженном лице Мушида появилась презрительная улыбка.

— Умирать и умереть — совсем не одно и то же.

— Ты плохо знаешь Куино. Я скорее поверю ему, чем тебе. Ты подружился с Дрого в ту пору, когда душу его стали терзать сомнения, и посвятил его в тайны сатанинских культов. Ты отвел его в пещеру в Дафче, где вы принесли жертву Митре.

— Митре? — В голосе Мушида прозвучало раздражение. — Я никогда даже и не слышал о Митре.

Мне вспомнились слова, сказанные Куино на горе.

— Ты называл его Ариманом.

— Ариман, Митра — какая разница? Я мусульманин. У нас нет иного бога, кроме Аллаха.

— Ты сам говорил мне о том, что во время войны вам разрешается нарушать закон. Например, под видом христианина проникать в стан врага.

— Если в этом есть хоть какой-то смысл. Но зачем бы я учил Куино, Дрого и их товарищей поклоняться ложным богам?

Мушид издевался надо мной — я слышал это в его голосе, видел в прищуренных глазах.

— Зачем? — переспросил я. — Ты понял, что они впали в ересь и усомнились в истинности нашей веры. Их друзья и братья отошли в мир иной, в лагере свирепствовали болезни и голод. Армия остановилась перед стенами Антиохии, и казалось, что так было угодно их Богу. Ты бродил среди них, словно волк среди овец, и пользовался тем, что они жаждали спасения. Они заплутали, ты же обещал показать им дорогу к дому. Однако вместо этого ты завел их в пропасть вероотступничества, откуда для них не было возврата. После того как они поклонились Митре, Ариману или еще какому-нибудь демону, надеяться им было уже не на что. Они попали в оковы греха, и ключи от этих оков находились у тебя.

Ухмылка сползла с лица Мушида. Он посмотрел мне за спину, словно увидел там что-то неожиданное, но я не стал оборачиваться. Там никого не могло быть, потому что дверь я за собой захлопнул и не слышал, чтобы она открывалась вновь. К тому же я не сомневался, что Мушид, весьма искусный в обращении с оружием, сразу воспользовался бы моей оплошностью.

— Но зачем мне все это? — спросил он.

На сей раз он говорил серьезно. Возможно, ему хотелось оценить мою проницательность и осведомленность.

— Понятия не имею. Я не знаю даже, кому ты служишь. Ты исмаилит, но тебе ничего не стоило предать своих братьев по вере, защищавших Антиохию. Ты сарацин, но постоянно находишься среди франков и ромеев. На чьей же ты стороне, Мушид? Он тихо рассмеялся.

— Ты действительно очень проницателен, Деметрий, но, к сожалению, смотришь глазами ромея. Ты смотришь на запад и видишь франков и норманнов, провансальцев, лотарингцев, болгар, сербов и англов. Достаточно выпустить из символа веры хотя бы слово или иначе испечь хлеб, чтобы оказаться в совершенно другой церкви. Важна каждая деталь. Когда же ты обращаешь свой взор к востоку, он представляется тебе состоящим сплошь из смуглых лиц и тюрбанов. Турки, арабы, египтяне, персы, берберы — тебе не важно, кто мы, когда мы становимся у тебя на пути. Ты не видишь разницы между шиитами и суннитами, между халифом Багдада и правителем Каира, потому что тебе это не интересно.

— К какой вере ты принадлежишь?

— Это неважно. Я принадлежу к меньшинству, вернее, к меньшинству в меньшинстве. Таких, как я, очень мало. Мы стараемся держаться в тени и говорить шепотом. Однако вера наша чиста.

— Ты противостоишь христианам?

Мушид округлил глаза.

— Подобно тебе, я борюсь с неверными. Некогда я говорил тебе о том, что, переправившись в Малую Азию, вы ввязались в древнюю игру. Неужели ты не понимаешь того, что и я являюсь ее участником?

— А что ты скажешь о Дрого и его товарищах? Они тоже участвовали в ней? — Я не знал еще очень и очень многого, но мне постепенно стал открываться смысл происшедшего. — Ты ввел их в соблазн, чтобы завладеть их волей! Они должны были стать твоими верными слугами, агентами исмаилитов в христианском воинстве. Ты убил Дрого и Рено, потому что они ответили на твое предложение отказом?

— Дрого был готов на все. Он всегда говорил «да».

Мы, что называется, ходили вокруг да около. Мушид искусно уходил от прямых ответов и говорил загадками, несмотря на то что я в любой момент мог лишить его жизни.