Рыцари Дикого поля - [130]

— Вас удивляет все это? — обвел рукой хозяин, приглашая его в небольшой банкетный зал, где слуги успели накрыть на стол, на котором исходили ароматами истинно восточные блюда.

— Уже нет.

— Даже то, что, попав в мой замок, чувствуете себя так, будто находитесь в трех милях от Парижа?

— Скажу вам больше: с некоторых пор я не удивляюсь даже тому, что могущественный Ислам-Гирей все чаще посматривает на запад, нежели на восток, чем очень озадачивает не только местных исламистов, но и стамбульских правителей.

— Скорее огорчает, — уточнил Карадаг-бей. — У меня закралось подозрение, что вы успели побывать в последнем осколке Византии, в котором, словно на Ноевом ковчеге, все еще держится на плаву досточтимый греческий князь Кремидис.

— У него титул князя?

— Хотя и скрывает это от всех смертных.

— О, тайны Бахчисарайского двора! Мне их не постичь.

— А зачем постигать? Теперь, когда вы оказались за этими стенами и над вами больше не витает угроза ареста или убийства из-за угла…

— Вы опасались, что меня могут убить?

— …Вы можете себе позволить просто пить это прекрасное вино… — «не расслышал» его вопроса Карадаг-бей.

— Которое, могу поклясться, доставлено сюда из ресторанчика все того же греческого князя Кремидиса…

— …Вдыхать воздух весенних гор и наслаждаться красотой моих наложниц.

— Вот этого я опасаюсь. Тем более что пока что в этом суровом рыцарском замке мне не пришлось усладить взор ни одним женским силуэтом, не в обиду вам будь сказано, Карадаг-бей.

— Этим невозможно не обидеть. Но у меня есть оправдание. Сюрпризы обычно приберегают напоследок, на прощание.

— Уже заинтригован.

Вино было прекрасным. Как и плов, шашлык, бастурма и еще какие-то заумные блюда, названия которых Хмельницкому не дано было запомнить.

После ужина советник хана показал ему все комнаты, тайные закутки и мрачные переходы замка, который изнутри представлялся Хмельницкому более просторным, нежели снаружи. К тому же значительная часть комнат располагалась как бы в подземелье, где все было построено таким образом, чтобы, оказавшись в осаде, обитатели замка могли еще какое-то время сражаться здесь, словно в подземной крепости, со своими воротами, несколькими мощными дверьми, колодцем и уводящим в горы подземным ходом.

Осмотрев все это, Хмельницкий вновь по-доброму позавидовал Карадаг-бею. Его владения в Субботове, которыми он так гордился и, отстаивая которые, потрепал себе столько нервов, казались ему теперь жалким пристанищем бедного хуторянина.

— Зачем, обладая всем этим, вы ходите в степь, Карадаг-бей? — задал он вопрос, который мучил его с той самой минуты, когда увидел башни замка.

— Это невозможно объяснить. Я рожден для войны и походов. Этот замок служит лишь временным прибежищем, в котором можно отдышаться, зализать раны и подумать над будущим. Это замок мечтаний. Возвращаясь в него, словно бы переношусь в иной мир.

— Вы говорили, что хотите создать свою державу, некое степное королевство или что-то в этом роде. Эта мысль возникла у вас с ханского благословения?

— Естественно.

— И связана с тем, что в Буджакской орде засели сторонники свергнутого с бахчисарайского трона брата Ислам-Гирея, которого, если мне не изменяет память, зовут или звали, не знаю, жив ли, Махмуд-Гиреем?

Они стояли посреди мрачного, едва освещаемого двумя светильниками подземелья, и Карадаг-бей сосредоточенно молчал. Казалось, что он решает для себя, стоит ли выпускать из этой темницы человека, рискнувшего посягнуть на одну из ее тайн?

Полковник понимал, что до такой дилеммы дело вряд ли дойдет, тем не менее ему понадобилось некоторое мужество, чтобы не направиться к выходу. После всего того, что ему пришлось пережить во время плена в Турции, а затем во время арестов, которым подвергался по воле Потоцкого, полковник ощущал стойкое предубеждение перед любым подземельем, даже если приглашен в него в качестве гостя.

— Если бы мне удалось создать свою орду, которая господствовала бы между ордами перекопского мурзы и Буджакской, то, во-первых, я обезопасил бы бахчисарайский трон. Во-вторых, дал бы понять Турции, что сила Крыма значительно возросла и султану придется иметь дело с еще одним правителем, который к тому же, — едва притронулся Карадаг-бей к локтю Хмельницкого, — рассчитывает на союз с казаками. А главное, повел бы сильную интригу против правителя Буджакской орды. Заставив его, для начала, изгнать или казнить всех сторонников Махмуд-Гирея, а затем предъявил бы свои права на буджакский трон, предложив объединить две орды в могучее степное ханство.

— В крайнем случае, этот трон можно было бы добыть и саблей, — сказал Хмельницкий, — опять-таки при поддержке казаков.

— Кажется, мне пришлось сказать вам значительно больше того, чем вы имели право знать, господин полковник.

— На Востоке, как, впрочем, и на Западе, такое признание заставляет настораживаться. Зато теперь я понимаю, чего вы добиваетесь, с кем связаны и каким образом следует находить с вами общий язык. Затевая наш союз, мы оказались в равных правах и почти в равных возможностях. А равенство всегда укрепляет доверие.

Они вышли из подземелья, и Хмельницкий сразу же направился к довольно просторному балкону, с которого открывался вид на горы. На вершинах еще кое-где лежал снег. Ветер, прорывавшийся откуда-то из-за хребта, еще бредил зимой, но Хмельницкий довольно долго стоял на нем, вдыхая его студеную влагу, как вдыхают ветер опасных странствий и недолгой свободы.