Рыцари былого и грядущего. Том 1 - [43]

— Ничего не хотят понимать.

— Ещё болтают что-нибудь?

— Ещё многое. Будто бы ты отрёкся от Христа и принял ислам.

— Интересно, что тогда я здесь делаю? Почему теперь вместе с христианами сражаюсь против ислама?

— Так, говорят, что ты и ислам теперь предал. Мол предатель, есть предатель. Прости, Жерар.

— Но тогда Саладину выгоднее всего было бы оставить меня рядом с собой, чтобы все видели, как магистр тамплиеров теперь делает джихад и славит Мухаммада.

— Несомненно, так. Но сплетникам не нужен здравый смысл.

— Неужели ещё что-нибудь болтают?

— Конечно. То что ты поклялся Саладину никогда не поднимать против него меча. И получается, что даже твоя сегодняшняя храбрость — клятвопреступление. А Саладин — благородный воин.

— Лузиньян дал такую клятву. Это слышал я и ещё многие. А разве кто-нибудь слышал мою подобную клятву? Ты подумай: зачем Саладину моя клятва, принесённая без свидетелей?

— Уже думал. Но кому что докажешь?

— Много же я в плену всего наделал. И ислам принял, и Газу подарил, и не воевать поклялся. Не многовато ли за мою жизнь? Я хоть денег Саладину не платил из орденской казны?

— Говорят, платил. Большие суммы называют.

— Ансельм, а ты как думаешь, почему Саладин отпустил меня?

— Думаю, что Саладин отпустил тебя по неизвестной причине.

— Спасибо, Ансельм. Я назову тебе эту неизвестную причину. Мёртвым, я бы был одним из мучеников, прославивших наш Орден. А султану, кажется, надоело прославлять тамплиеров. На поле боя он ничего не может с нами сделать. Так вот Саладин решил опозорить Орден Храма. Отпустив меня без всяких клятв и выкупов, он прекрасно знал, какие сплетни ползут, какое пятно ляжет на Орден. Пойми и доложи капитулу: всякий, распространяющий эти сплетни — невольный пособник Саладина. Я постараюсь выдержать этот позор. Я знаю, что это Бог наказал меня. Мне никогда не иметь чести в людских глазах. Но пусть капитул озаботится честью Ордена.

— Всё сделаю. Помоги тебе Господь, Жерар.

* * *

Тортоза выстояла. Огромная башня — донжон, возвышавшаяся на берегу моря, отражала атаку за атакой. Магистр сумел воодушевить тамплиеров. Саладин никак не мог привыкнуть к безумной тамплиерской храбрости. В каждом новом сражении боевая доблесть храмовников потрясала самые глубины души султана, хотя он перевидал на своём веку немало отчаянных храбрецов. Саладин чувствовал себя поспокойнее, когда эти сумасшедшие рыцари в белых плащах составляли лишь часть войска. Но Тортозу обороняли только тамплиеры, а это всё равно как вместо кушанья, куда добавлена обжигающая приправа из перца, хлебать одну эту приправу ложками. Случилось то, что сами тамплиеры склонны были считать чудом: Саладин, завоевавший уже почти всю Святую Землю, снял осаду с Тортозы.

Тем временем король Ги де Лузиньян, едва пришел в себя после хаттинского позора, начал собирать остатки войска. Жерар искренне удивлялся этому человеку. Безвольный и беспечный Лузиньян очень легко согласился стать так же и бесчестным. Ги никогда не отрицал, что дал Саладину клятву не воевать против него. Он просто посмеялся над собственной клятвой, нисколько не сомневаясь, что и всем остальным должно быть очень смешно.

Итак, наспех собранное войско, вдохновляемое весёлым клятвопреступником, двинулось на освобождение Акры. Ещё несколько месяцев назад Жерар, безусловно, побрезговал бы участием в предприятии столь сомнительном, но после плена он на многое смотрел уже другими глазами. Как христианин, он понял наконец, что означает слово смирение и не погнушался компанией Лузиньяна, а как полководец, он прекрасно понимал, что Иерусалимское королевство можно спасти, только отвоевав Акру — крепость, имеющую ключевое стратегическое значение. В начале октября 1189 года лузиньяновы рыцари вместе с тамплиерами двинулись на Акру.

Когда сшиблись с сарацинами, вначале всё шло хорошо. Пожалуй, даже слишком хорошо. Саладин спасаясь бегством, бросил даже свой лагерь. Рыцари Лузиньяна вместе с ним самим, едва представив себе, какие сокровища могли остаться в лагере султана, тут же потеряли рассудок, разом превратившись из доблестных крестоносцев в заурядных мародёров. Тем временем многомудрый султан сумел остановить бегство своего войска, которое никто не преследовал, перегруппировал его боевые порядки и ударил по тамплиерам. Рыцари Храма были единственными, кто не бросился грабить саладинов лагерь, а потому остались в полном одиночестве. Какого ещё подарка было ждать султану?

Тамплиеры, отбиваясь каждый от нескольких десятков сарацин, падали один за другим. Храмовникам противостояло не какое-нибудь наспех собранное ополчение из крестьян-феллахов, а личная султанская гвардия — прекрасно вышколенные головорезы, имеющие немалый боевой опыт. Это было солдатское войско — не ровня рыцарскому, а уж тем более тамплиерскому, и всё-таки это было хорошее войско, к тому же численностью превосходящее тамплиеров в несколько десятков раз. Белые плащи постепенно краснели, а потом исчезали.

Жерар дрался, как десять львов, своим огромным мечём прорубая настоящие просеки в сарацинском «лесу», который тут же снова вырастал. Оттуда, где буйствовал магистр летели отрубленные руки и головы, разбитые сарацинские щиты и шлемы, непрерывно били фонтаны крови. Бесконечно вести такой бой невозможно. Либо сарацины должны были наконец закончиться, либо должен был закончиться магистр.