Рыцарь Родриго и его оруженосец - [14]

– Ха! – вопило это чудовище, приближаясь к ним всё быстрее, как будто вообще не знало устали. – Я наколю вас на пику, как колбаски на шампур!

Ну и что бы сделали вы, оказавшись в таком положении? Опустили бы забрало и выхватили меч из ножен? Мужественно ринулись бы навстречу этому чёрному, орущему, бешено размахивающему руками чудищу?

Всадники, кучер, его сменщик и оба грума не сделали этого, ибо, как вам известно, люди в Средние века были ужасно суеверны. Они подумали, что сатана восстал из преисподней, а если такого встретишь – беги прочь со всех ног.

Так они и сделали – и всадники, и кучер, и сменщик, и оба грума. Всадники пришпорили своих коней, а кучер, сменщик и грумы дрожащими руками выпрягли четвёрку лошадей из кареты, вскочили на них верхом и ускакали вслед за рыцарями-всадниками.

Малышу ничего не оставалось, как кричать им вдогонку:

– Эй! Жалкие трусишки! Тряпки! Швабры! Зайцы! Не убегайте далеко! Примите сражение! Вернитесь же, к чёрту!

Он кричал до тех пор, пока беглецы не превратились в облачко пыли на горизонте, а потом и вовсе исчезли. Причём навсегда: из страха перед покрытым грязью Малышом они ускакали так далеко, что никто из участников этой истории их больше никогда не видел.

Когда они исчезли безвозвратно, Малыш понурился, не зная, что ему теперь делать. Имело ли смысл вообще грабить карету, если её все бросили? Нападать на карету, которую никто не защищал, – это не подходило под определение самого опасного преступления. Малыш ругался так, что мама и папа Дик побледнели бы от ужаса. Потом в нём зародился дерзкий росток любопытства.

– Ну и ладно, – сказал он себе, потому что никогда не терял надолго присутствия духа. – Испытание провалено, но карету-то я могу осмотреть. Вдруг найду в ней что-нибудь полезное. Только вот сокровищ мне не надо. Если бы я их по-честному награбил – тогда другое дело.

И он потопал к карете, немного скованно, потому что к этому времени чёрная грязь, которая покрывала его с головы до ног, уже начала засыхать, превращаясь в коросту.

Карета оказалась ещё великолепнее, чем он думал. Она сияла на солнце, как гемма[1], и на дверцах была изображена та же корона, что украшала и поникшее знамя. Без сомнения, то была королевская корона, и это вновь воскресило в Малыше только что преодолённую досаду. Если бы он упустил рыцарей какого-нибудь князя, с этим ещё можно было смириться. Но не сразиться с рыцарями короля – это было сокрушительное поражение.

С новыми проклятиями на устах Малыш распахнул дверцу кареты.

– Много же тебе понадобилось времени, чтобы найти меня. Ты всегда такой медлительный?

Малыш захлопнул рот ещё до того, как кончился поток его ругательств. Не то чтобы он испугался – Малыш никогда ничего не боялся, – он был ошеломлён, обнаружив в карете маленькую принцессу. Ведь эта девочка несомненно была маленькой принцессой. Это сразу было видно по её длинному бирюзовому платью и по серебряной диадеме в блестящих светлых волосах. Но прежде всего её можно было узнать по укоризненному взгляду, который тотчас пробудил в Малыше потребность многословнейше и верноподданнейше извиниться.

Но за что? Ведь он же ничего не сделал этой принцессе. И разве его вина была в том, что её рыцари, кучер и слуги бесчестно удрали? Это его самого разозлило даже больше, чем её!

– Ты кто? – дерзко спросил Малыш вместо того, чтобы просить прощения, как повелевал её взгляд.

– Я – принцесса Филиппа Аннегунде Роза, – сказала она. – И кроме того, если хочешь знать, ты воспрепятствовал мне в том, имею тебе великодушно сообщить, что я держала путь к моему семиюродному дяде, королю Килиану Последнему. Сам он бездетный и потому избрал меня в качестве престолонаследницы, поскольку рассчитывает на скорую кончину.

– О, – сказал Малыш. – Он что, болен?

Малыш спросил об этом не из сочувствия. Ограбить брошенную карету больного короля казалось ему ещё менее опасным, чем карету здорового. Так что в его нападении действительно ничего не сходилось!

– Вообще-то нет, – сказала Филиппа Аннегунде Роза, поправляя свою диадему. – Он только считает, что страдает меланхолией.

Малыш непонимающе смотрел на неё большими голубыми глазами на покрытом грязью лице.

– Это означает «печальный», – пояснила Филиппа Аннегунде Роза. – Я никогда не бываю печальной. А ты?

Малыш отрицательно помотал головой, при этом с неё в карету посыпались комочки грязи.

Принцесса смахнула пару комочков со своего платья.

– А скажи, ты вообще никогда не моешься? – спросила она.

– Я провалился в болото, – объяснил Малыш и опять почувствовал потребность извиниться – на сей раз за свой костюм. А ведь совсем недавно ему нравилась его грязевая броня.

– Тебе повезло, – сказала Филиппа Аннегунде Роза. – Не будь ты покрыт от макушки до пяток этой вонючей грязью, мой эскорт не сбежал бы от тебя.

– Мне, наоборот, не повезло, – возразил Малыш, до которого только теперь стала доходить эта взаимосвязь. – Ведь я как раз хотел сразиться с твоим эскортом. Я собирался наколоть их на пику, как колбаски на шампур. Кучера и слуг, конечно, нет. – Он выпрямил спину и немного выпятил свою перепачканную в болоте грудь.