Рыцарь Курятника - [9]

— Да!

Это утверждение, произнесенное в тишине, произвело странное впечатление: оно вызвало у собравшихся радостное волнение, заставило спины выпрямиться, а глаза — засверкать в темноте.

— Внимание и молчание! — провозгласил пришедший.

И тотчас восстановилась тишина. Снегопад все усиливался, и густая снежная завеса была непроглядной.

В ту минуту, когда пробило четыре часа, по веревке, привязанной к высоким сваям Самаритянки, под арку соскользнул человек.

Все посторонились, оставив явившегося одного в середине образовавшегося круга. На нем был темно-коричневый костюм, подчеркивающий его великолепную фигуру и состоящий из высоких сапог, узких панталон и длинной куртки, стянутой кожаным поясом. Голова его была непокрыта, но волосы так густы и так роскошно завиты, что ему позавидовал бы сам Людовик XIV. Черты лица разглядеть было невозможно, так как шевелюра дополнялась огромными усами, бородой, закрывавшей всю нижнюю часть лица, и густыми бровями, нависшими над глазами. Пара пистолетов, короткая шпага и кинжал были заткнуты за пояс. Через левую руку его был перекинут черный плащ. Он окинул собравшихся быстрым взглядом и спросил:

— Вы готовы?

Все ответили утвердительно.

— Каждый из вас может разбогатеть, — продолжал человек, — но дело довольно опасное. Дозорные предупреждены, солдаты отобраны лучшие — вам придется драться. Половина из вас, может быть, останется на месте, но оставшиеся получат сто тысяч ливров.

Послышался хор восторженных голосов.

— Сыны Курятника! — продолжал незнакомец. — Вспомните клятву, которую вы дали, когда признали меня начальником: ни один из вас не должен попасть в руки противника живым!

Он устремился к набережной, все последовали за ним.

VI. БОНБОНЬЕРКА

В эту ночь был ужин у Камарго, знаменитой танцовщицы, которая была тогда в расцвете своей славы и во всем блеске своей красоты.

Дочь Жозефа Кюппи, воспитанница знаменитой Прево, Марианна Камарго начала свою карьеру неожиданным изобретением и скандальным приключением.

Камарго была первой танцовщицей, осмелившейся надеть короткое платье. Свое па в балете «Характерные танцы» она танцевала в коротком платье. Весь Париж только об этом и говорил в течение целого месяца.

Потом, в прекрасный вечер, в самой середине балетного танца, один из дворян, сидевший в первых рядах, бросился на сцену, поднял Камарго на руки и убежал вместе с ней, окруженный лакеями, которые были расставлены специально ему в помощь. Это был граф де Мелен. Камарго увезли и заперли в особняке на улице Кюльтюр-Сен-Жерве.

Отец Камарго подал прошение королю, и только повеление Людовика XV возвратило свободу хорошенькой пленнице.

Это приключение только увеличило ее успех, и, когда она возвратилась на сцену, на нее обрушился гром рукоплесканий.

В этом же, 1745 году, Камарго поселилась в маленьком очаровательном особняке на улице Трех павильонов, который к Новому году подарил ей герцог де Коссе-Бриссак. На фасаде, над дверью передней, было вырезано название особняка — «Бонбоньерка». В день Нового года, в тот день, когда был сделан подарок, все комнаты, от погреба до чердака, были завалены конфетами — стало быть, название было справедливо.

Столовая в «Бонбоньерке» была одним из чудеснейших отделений этой позолоченной шкатулки. Стены были покрыты белым гипсом, разрисованным гирляндами ярких цветов, жирандоли и люстры были хрустальные, а вся мебель — из розового и лимонного дерева. На потолке в прозрачных облаках порхали амуры.

В описываемую ночь за столом, стоявшим посередине этой чудесной столовой и отлично сервированным, сидело двенадцать человек гостей.

Дам и кавалеров было поровну. Справа от Камарго сидел герцог де Коссе-Бриссак, слева — герцог де Ришелье, а напротив нее — мадемуазель Дюмениль, знаменитая трагическая актриса. Она имела огромный успех в роли Мероны из одноименной пьесы, нового творения знаменитого поэта и писателя Вольтера, который был уже достаточно известен, хотя еще не достиг апогея своей славы.

По правую руку Дюмениль сидел остроумный маркиз де Креки, который впоследствии стал хорошим полководцем и не менее хорошим литератором. С другой стороны непринужденно болтал блестящий виконт де Таванн, который в царствование Людовика XV сохранил все привычки регентства.

Между виконтом де Таванном и герцогом де Коссе-Бриссаком сидели Софи Камарго, младшая сестра танцовщицы, и Екатерина Госсен, великая актриса, чувственная, восхитительно грациозная, с очаровательной декламацией и, по словам современников, любимица публики.

Этих двух женщин разделял молодой аббат — цветущий, красивый, разряженный. Это был аббат де Берни, тот, которого Вольтер прозвал «Бабетта-цветочница», и который кардиналу Флери на его грубое: «Вам нечего надеяться, пока я жив» — отвечал: «Ну, что ж, я подожду!»

Наконец, между герцогом де Ришелье и маркизом де Креки сидели: мадемуазель Сале, приятельница Камарго и ее соперница в хореографии, князь де Ликсен, один из молодых сумасбродов того времени, и мадемуазель Кино, сорокалетняя женщина, красивее всех окружающих ее молодых женщин. Кино, уже получившая двадцать два из тридцати семи писем, написанных ей Вольтером, в которых он называл ее остроумной, очаровательной, божественной, рассудительной Талией, любезным и мудрым критиком, своей владычицей и пр. Кино перестала играть уже четыре года тому назад, в 1741 году, и теперь блистала в обществе своим умом, который ранее проявляла на сцене.