Рыцарь, куртизанка и алхимик - [7]

— Войска шли к столице, — с уверенностью, которой не ощущал, отозвался Макс. — если пойдем на запад, то рано или поздно нагоним их. Они не могли опередить нас больше, чем на три дневных перехода, обозы идут медленно.

— Но и не ползут, — не согласился один из ветеранов, Ларс, — дождей давно не было, дорога сухая, так что они вполне могут быть уже на подходах к столице. Мы по этим богом забытым деревенькам шастаем больше недели… Дошастались, мать вашу через стремя!

— Не бузи, — хриплым сорванным басом оборвал его Готфри, молчаливый северянин откуда-то из самих предгорий, — пацан дело говорит. Уходим к нашим.

— Принимай командование, командор, — опешившему Максимилиану хитро подмигнул бесстыжим карим глазом худощавый, смазливый как девица южанин по прозвищу Хлыст. Настоящего имени красавца не знал даже прежний командор.

— А девчонку что, с собой потащим? — все еще недовольно спросил Ларс.

— Да, — твердо ответил Макс под смешливое хмыканье Хлыста и покрепче прижал к себе спящую девочку.

— А на кой нам ведьмино отродье? — не унимался ветеран.

— Сам не знаю, — как можно более легкомысленно пожал плечами Максимилиан, — командора Ульрих приказал увести ее. Я увел.

— А, тогда понятно… — протянул рыцарь. Авторитет Ульриха был неоспорим даже после смерти его самого.

Макс так и не сказал никому, что приказ спасти девчушку он отдал себе сам.

6 день месяца Ливней 1662 года от В.С.

Аллер, столица Аллирии

4

Ледяные струи дождя полосовали булыжники мостовой, смывая грязь и копоть, стучали в окна, барабанили по подоконникам. Пожалуй, только в Аллирии толком понимаешь, почему месяц Ливней называется именно так. Изливающиеся на город потоки воды, казалось, сшили между собой небо и землю толстыми витыми нитями, превратив весь мир в мокрое и размытое серое марево. Холодная вода надежней войны загнала людей под крыши, на опустевших улицах по вечерам можно было встретить разве что разъезд хмурых храмовых рыцарей. Город затих, укутался в серый саван дождей, как испуганный ребенок в одеяло. Не мелькнет огонек за наглухо закрытыми, как во время чумы, ставнями разом ослепших окон ремесленных и торговых кварталов, не скрипнет задняя калитка купеческого дома, выпуская на улицу удачливого любовника или спешащую на свидание служанку. Город спит. Горячечным, полным кошмаров сном тяжелобольного.

Дождь и ночь милосердно скрыли следы пожаров и развалины, но Максимилиан как никто другой знал, что он увидит с наступлением утра. Война не пощадила величественно-прекрасный город, многие здания и памятники были уничтожены. От дворянского квартала не осталось ничего, кроме дымящихся обломков, храмы старых богов были разрушены до основания. Королевский дворец та же участь не постигла лишь по одной причине — туда боялись ходить. Безумная принцесса Алина, единственный маг в семье аллирских королей, наложила проклятье на весь дворец, и когда внутрь ворвались завоеватели, дворцовый комплекс обрушился им на головы, погребая под обломками и храмовников, и королевскую семью. Иерархи ордена потом долго сокрушались, что правящее семейство убралось в смерть раньше церковного суда, а вот рыцари втихую радовались. Не дело это — судить проигравших, пусть уходят с честью.

К слову, о дворце. Проклятье мертвой принцессы оказалось с подвохом. Любой, кто ходил в руины, заболевал и в два дня сгорал от жесточайшей лихорадки. Не помогали ни молитвы, ни воскурения фимиама, ни святая вода. И теперь руины на месте дворца, недоступные, но такие притягательные, злорадно глядели в небо обломками ажурных башен, тонкими и острыми, как рыбьи кости.

Если богатые кварталы города своим запустением навевали мысли о моровом поветрии, то бедняцкие вызывали прямо противоположное ощущение. Никому из рыцарей и в голову не пришло резать плебеев, которые отнюдь не горели желанием умереть за короля и отечество, а потом стало поздно. Победоносная армия Бога стремительно, как собака репьями, обрастала "свитой" из отребья всех мастей, маркитанток, воров и шлюх. Больше всего выиграли последние: именно в объятиях "жриц любви" многие рыцари, ошалевшие от победы и вседозволенности, находили приют, нарушая тем самым с десяток параграфов орденского устава. Высшее чины ордена закрывали на это глаза — слуга должен быть сыт и доволен, что бы впредь угождать господину.

Макс скривился, как от кислого, и рывком задернул расшитую пышными розанами и пионами занавеску, чтобы не видеть безобразия, творящегося на крыльце под призывно мерцающим красным фонариком, но пошлая картинка стояла перед глазами с потрясающей четкостью. Бесстыдный, как многие южане, Хлыст, тискал смазливенькую потаскушку прямо на перилах крыльца, немало не заботясь о чести ордена и храма. Хороши воины Господа, мать их перетак!

Максу давно хотелось при виде художеств подчиненных взяться если не за меч, то хотя бы за хлыст, но он сдерживался. Не потому, что им овладело всепрощение или же терпение его было безгранично. Максимилиан не был ни дураком, ни слепцом, он уже давно понял, что святые цели ордена и их реализация разняться, как день и ночь, и что высшие иерархи отнюдь не агнцы, каковыми хотели бы казаться, но падальщики. Но парень прекрасно понимал и то, что уже настолько плотно повязан кровью, что иного пути для него просто не существует. Понимал — и потому молчал, лишь стискивая покрепче зубы и сжимая кулаки, когда его люди в очередной раз устраивали дебош с непотребными девками или резали кого-то в темном переулке.