Рыцарь Грааля - [89]

Траурные церемонии он разработал сам, все мужчины в доме были обязаны обрить себе головы и, на восточный манер, отпустить бороды. После этого Пейре запретил всем мыться и бриться в течение сорока дней. Женщины должны были покрыть головы черными платками или мантильями. Сам Пейре строго следовал трауру, не отступая от него.

Меж тем весна была в разгаре, со всех концов Франции в Каркассон и Тулузу съезжались благородные рыцари и трубадуры. Но не было лишь самого красивого и талантливого из них, человека, умеющего как никто другой куртуазно ухаживать за дамами и устраивать игры, проделки и проказы – не было Пейре Видаля. В Тулузе, где теперь правил сын почившего графа Раймона Пятого– Раймон Шестой хотели было устраивать знаменитый ежегодный турнир трубадуров, но тут же раздались голоса против турнира. Раймону Шестому было прямо сказано, что если самый лучший трубадур находится в трауре по его отцу, нынешнему графу не остается ничего другого, как последовать по стопам Видаля или придумать какую-нибудь штуку, чтобы извлечь его из тоски и печали.

Двор любви Аделаиды Каркассонской также шумел и бурлил, точно вода у запруды.

Не будет турнира без Пейре Видаля. Не будет любви и свадеб. Золотое солнышко Прованса спряталось за тучами и не желает радовать мирян своим светом. Блистательные кавалеры не желали состязаться между собой на поэтическом турнире, потому что не было его – трубадура, сразиться с который считалось наиболее почетным. Приехавший на турнир Бертран де Борн с презрением отверг предложение Аделаиды бросить для затравки вызовы нескольким рыцарям, начав тем самым турнир.

– Зачем нужна корона Тулузского или Каркассонского турнира, когда каждый паж сможет сказать, что завоевать ее было несложно по причине отсутствия главного конкурента? – возразил он, после чего правительнице не оставалось ничего другого, как ломать себе голову над тем, каким образом можно заставить Пейре снять траур по ее отцу и господину Тулузы. И не окунуться самой при этом в печальные церемонии.

С Бертраном де Борном были согласны все дамы и рыцари. Вокруг только и разговоров было, что о странном трауре трубадура, после которого, не дай бог, он либо покончит жизнь самоубийством, либо уйдет в монастырь. Несколько тулузских баронов даже были вынуждены обратиться к Бертрану с просьбой написать пламенную сирвенту, способную поднять дух всеобщему любимцу. Были заплачены немалые деньги. Сам Бертран хоть и собирался сразу же по приезду в Каркассон навестить приятеля, теперь медлил и что ни день серьезно надувая щеки, продолжая принимать кошельки с деньгами и набивать цену своей новой сирвенте.

Дни тянулись за днями, дамы вздыхали о рыцарях, а рыцари – о подвигах в честь своих дам. И продолжалось бы все это как угодно долго, если бы наимудрейшая из женщин – правительница Каркассонского двора любви, дочь Раймона Пятого Аделаида не издала указа. Аделаида повелела всем трубадурам и влюбленным рыцарям, равно как и их дамам, надеть на себя лучшие одежды и отправиться с дорогими подарками и прекрасными песнями к Пейре Видалю, чтобы умолять лучшего трубадура и короля многих трубадурских турниров оставить печаль и тоску, сбросить с плеч траурные одежды и предстать пред Двором Аделаиды в сияющем блеске своей славы.

Сама правительница Каркассона со смирением ангелицы возглавляла блестящую кавалькаду, устремленную к дому Видаля. Как обычно, виконтессу сопровождали сразу же четыре Совершенных, чьи черные длинные одежды прекрасно оттеняли блеск и красоту Аделаиды.

Вышедший навстречу кавалькаде новый управляющий Гуго де Баур был ошеломлен таким великолепным зрелищем и не сразу сумел понять, чего от него хотят, когда Аделаида спешилась и велела слугам передать ему подарки для Видаля, которые все прибывали и прибывали. Сама виконтесса зашла в дом, где проводил свою безрадостную, отмеченную трауром жизнь трубадур, и, присев на его ложе, облобызала Видаля, умоляя его вернуться ко двору или хотя бы снова сделаться веселым я жизнерадостным. В этот момент во дворе зазвучала маленькая арфа и послышался зычный голос самого Бертрана де Борна, услышав который Пейре поднялся и позволил виконтессе надеть на свой палец золотое кольцо с изумительными рубинами, привезенное ему в подарок.

Взяв Пейре за руку, Аделаида вывела его во двор, где при виде знаменитого трубадура рыцари и дамы встали на колени, в один голос умоляя короля поэтов вернуться к жизни и вернуть таким образом к жизни их.

Увидев такое, Пейре прослезился и не смог уже более сопротивляться жизни и любви. Он тут же велел помыть себя, сбрил надоевшую бороду и, облачившись в необыкновенно красивый золотой костюм, новую броню и плащ, вновь засиял словно Солнце Прованса. С этого дня он снова стал весел и его белая лютня пела на радость всем.

Три года спустя, в 1199 году, когда Ричард Львиное Сердце руководил осадой замка Шалю, принадлежавшего его бывшему вассалу Аймерику виконту лиможскому, у которого, по мнению короля, находилась принадлежавшая ему драгоценность, стрела, пущенная с крепостной стены замка, вонзилась в грудь Ричарду. Падая на руки оказавшегося рядом с королем Бертрана де Борна, Ричард сумел разглядеть возвышающегося на городской стене де Орнольяка, который потрясал над головой белым луком, словно хотел, чтобы перед смертью король успел увидеть своего убийцу и запомнить его навсегда.