Рыцарь Грааля - [19]

Он махнул рукой отставшим спутникам и свернул к огромной деревянной домине, над входом которой красовалась вывеска «Трактир Щит Прованса».

Принц со свитой занимали целый этаж, но наивный Пейре был уверен, что Джауфре Рюдель путешествует только со своими двумя друзьями и занимает большую залу, куда его и привели. Вопреки заведенным в трактире обычаям, ужин для принца подавался прямо сюда.

За столом рядом с принцем сидели оба его дружка – бледный длиннолицый Густав Анро и смуглый и шустрый гасконец Этьен Шерри, с которыми Пейре уже успел познакомиться, когда Рюдель пригласил его в гости. Джауфре предложил Пейре сесть по правую руку от себя и пир начался.

Изысканная еда была разложена по блюдам и вместительным мискам, чего там только не было – гуси, утки, крошечный молочный поросенок, целая корзинка хлебов и, главное, вина. Их вносили в кувшинах и разливали тут же по кубкам с рисунками, похожими на крохотные лесенки маленького народа, которые поднимались по кубкам как по стенам крепости.

Судя по обилию еды и питья, Пейре ожидал появления других гостей, но никого больше не было, только слуги носились с новыми и новыми подносами. Проголодавшись за день, Пейре тем не менее старался не показывать этого, так как понятия не имел, как следует вести себя в обществе принца. Во всяком случае он тут же намотал себе на ус, что Джауфре словоохотлив, но не любит, когда собеседники отвечают ему с набитым ртом.

Когда все наелись и напились, принц дал знак, и по кругу была пущена необыкновенно красивая синяя тяжелая чаша, которую рыцари встречали радостными воплями и ударами по столу. Эти крики и стуки, наверное, разбудили половину Тулузы, но Анро и Шерри уверяли принца и Пейре, что даже если они пробудили самого дьявола и тот придет потребовать от них тишины, оба доблестных рыцаря скорее проткнут в ста местах князя тьмы, чем позволят испортить их застолье.

Обойдя первый круг, синяя чаша вновь наполнилась вином, но теперь принц потребовал от сотрапезников, чтобы каждый из них взял в руки свои музыкальные инструменты и исполнил что-либо. После чего слуги внесли вызывающе красный монохорд шевалье Анро, старую-престарую цитру господина Этьена Шерри и светлую с золотыми украшениями и невиданными металлическими струнами трехструнную гитару самого принца.

При этом друзья Рюделя тут же начали умолять его сыграть и спеть первым, потому как, по их словам, целый день не слышать его божественного голоса и ангельских звуков его дорогой, сделанной английским мастером, гитары для них равносильно смерти.

Они так упрашивали принца, что Джауфре наконец сдался и, нежно рыгнув и отодвинувшись от полного объедков стола, заиграл и запел.

С первого же аккорда Пейре замер и опустил глаза, боясь чем-то выдать охватившие его чувства. Дело в том, что текст, который тщательно выпевал принц, был примитивен и настолько прост, что казался пошлым, вдобавок к этому, его манера игры была вообще ни на что не похожа.

Рюдель словно специально избегал тех мест, где можно было развернуться со всей широтой, свойственной его прекрасному инструменту. Он не поднимался и не опускался, его музыка казалась плоской и невыразительной, как тупое полено, из которого мастер только собирался выточить что-то интересное.

Пейре почувствовал, как лицо его заливает краска стыда. Украдкой он посмотрел на Шерри, и тот сделал ему знак молчать и слушать.

Когда принц закончил играть, оба рыцаря начали стучать по столу, требуя продолжения и отказываясь петь свои несовершенные баллады после такого прекрасного исполнения. В один голос они предрекали Джауфре победу в завтрашнем турнире и готовы были упиваться за нее до первых петухов.

После Рюделя синяя чаша перешла к Густаву Анро, который спел чистым и красивым голосом балладу «О прекрасной даме», чем вызвал слезы умиления самого принца, вспомнившего в этот момент о своей таинственной возлюбленной, благородной и прекрасной даме Мелиссине.

Выступление Шерри тоже было довольно-таки милым. Гасконец разогнал привнесенную Анро тоску веселой и бесшабашной солдатской песенкой.

Когда синяя чаша дошла до Пейре, он уже знал, что будет исполнять. Пригубив ароматное вино, он нежно прижал к груди белую лютню и запел.

Голос Пейре был чистым, как ручеек, который журчал и звенел по горным кручам, сверкая на солнце, точно драгоценные росписи волшебных гномов. Он пел о красотах своего края, о солнечном свете, майских танцах крестьянских девочек, пел о том, как можно мечтать о любви, видя в каждой смотрящей с ночного неба звезде отражение небесной возлюбленной.

Когда Пейре закончил пение и в воздухе отзвенел последний аккорд, все молчали. Удивленный и испуганный реакцией своих новых друзей Пейре обвел взглядом убранный для трапезы зал и увидел множество слуг и служанок, должно быть пришедших во время пения, да так и застывших, подобно соляным столбам.

Первым очнулся принц. По его лицу текли слезы, прозрачные глаза были широко открыты, казалось, что Он все еще наполнен чудесными звуками.

– Я слышал короля турнира! – произнес он. – Истинного короля трубадуров!

О том, как Пейре встретил посланника из замка, и какие тот принес вести