Рыцарь её сердца - [95]

— Ты так и будешь называть родную тетку «леди де Лаэрн» и говорить еле слышно? — спросила Сесилия удивленным шепотом.

— А мне нужно заорать старой женщине в ухо? — парировала Сибилла, поглядывая на свою обычно кроткую с незнакомыми людьми сестру.

Сесилия потупилась, осознав свою неправоту.

— Ни в коем случае, я тебя хорошо понимаю.

Сестры встали у кровати полукругом в явном смущении, не зная, что делать дальше, и, самое неприятное, неготовые к тому, что леди встретит их, лежа на матрасе. Сибилла инстинктивно потянулась руками к сестрам и обнаружила, что и те одновременно с двух сторон пытаются найти ее руки. Старая леди возлежала на боку, и ее элегантные и добротные юбки разметались вширь по всему покрывалу. Неприкрытые мягкие седые волосы были убраны на затылке в короткие косички, закрытые глаза лишь подчеркивали бледность морщинистого лица, и только руки не придавали ей полного сходства с покойником.

Леди де Лаэрн не была одинока: серебристая дымка наполняла мрачную комнату, расплывчато отражая старуху, словно в зеркале. Однако туман начал приобретать определенные очертания: теперь светло-серебряная мгла сформировалась в молодую женщину в длинном простом и неброском платье с блестящими волосами цвета старого каштана. С доброй улыбкой она сжимала руки старой женщины и напевала так тихо, что даже пламя на горящих свечах оставалось неподвижным.

— Мама? — потрясенно прошептала Элис, чувствуя, что рука Сибиллы превратилась в лед.

«Роды приняла деревенская повивалка, и мы были так похожи, что отделить нас друг от друга и в голову никому бы не пришло. Что мне теперь до этого? Я старая женщина. У меня нет семьи, которая знала бы всю правду. Но я спасу тебя так же, как твоя мать в свое время спасла меня».

— Мама? — переспросила Элис так же тихо, но в ее голосе проявилось отчаяние, словно песня подходила к концу.

Сверкающая молодая женщина из тумана в последний раз дотронулась до головы старой леди, лежащей на подушке, и вгляделась в застывших сестер, находившихся не более чем в футе от кровати.

— Тише, тише девочки, — произнесла женщина, продолжая улыбаться, — миледи наконец заснула.

Сибилла почувствовала, что ее колени начали подкашиваться, и она, очевидно, упала бы на пол, если бы не оперлась на ахнувшую Сесилию.

— Прости меня, мама, — тихо взмолилась сестра, — прости за те ужасные слова, которые я позволила себе произнести, прости за то, что я посмела так подумать про тебя.

— Я тоже совершила ошибку, — всхлипнула Элис.

— Тише, девочки, тише. — Они снова явно услышали успокаивающий голос Амиции Фокс. Призрак матери взглянул на Сибиллу. — А ты держалась молодцом, как и всегда. — Как ни странно, но ее голос отдавался эхом в спальне леди де Лаэрн, словно был чем-то вполне материальным. Теперь Амиция смотрела не только на Сибиллу, но и на всех сестер сразу. — Берегите друг друга!

Сверкнув в последний раз, образ Амиции Фокс бесшумно исчез в никуда, едва дверь в спальню неожиданно приоткрылась и снова захлопнулась, громко стукнув.

Сестры посмотрели друг на друга, осознав, что никто из них, войдя в комнату, не запирал дверь за собой, и даже услышав щелчок замка и скрип старых петель, Элис и Сесилия осознали, что все они сейчас очень далеки от озорства и розыгрышей. Звук захлопнувшейся двери заставил их подпрыгнуть на месте, и всем был виден совершенно пустой дверной проем.

Старая женщина на кровати напоминала теперь тряпичную куклу без набивки. На покрывале рядом с безжизненным телом Сибил де Лаэрн, в том самом месте, где совсем недавно переливался туманным серебром призрак Амиции, теперь лежал миниатюрный портрет.

Глава 29

Несмотря на ночное время, он выехал из Лондона в одиночку и остановился лишь один раз, чтобы очень быстро перекусить и сменить лошадь.

Теперь же он против собственной воли, находясь недалеко от подъемного моста Фолстоу, стал несколько сдерживать проворное животное: с одной стороны, он давал ему перевести дыхание, с другой — ему просто хотелось полюбоваться красотой каменного замка, разглядывая его новыми глазами. За этими величественными стенами его ждала Люси — отрада и счастье всей жизни.

И каждый находящийся в замке ждал Сибиллу. В какой-то миг Джулиану показалось, что и сам замок застыл в предвкушении появления хозяйки, а его камни засверкают в солнечных лучах радостным блеском при появлении Сибиллы на лондонской дороге. Гриффин почти физически ощущал собственным телом, как Фолстоу притягивает его волшебным магнитом. Он осознавал, разумеется, что, несмотря на то что управление этим огромным хозяйством ляжет на его плечи, несмотря на то что свернутый под плащом пергамент, подписанный королем, греет сердце, замок ему все же не принадлежит.

Это он, Джулиан, принадлежал теперь замку. Он понял это только сейчас, разглядывая трепещущие башенные флаги, хлопки которых достигали его ушей, чувствуя первые весенние запахи, исходящие от земли невидимым паром, и наблюдая, как легкие облака окружали высокие башни замка, словно дымчатая корона. Нет, Фолстоу не был просто замком, пускай и самым незаурядным. Замок представлял собой ни с чем не сравнимую обитель, сотканную из истории и чувств, опасностей и многочисленных распрей, магии и любви. Фолстоу стал манить Джулиана два года назад, когда он только начал расследование по делу семьи Фокс, и эти зубчатые стены, казалось, вцепились в его душу, чтобы больше никогда не отпустить обратно.