Рыцарь бедный - [7]

Но для начальства Чигорин был только скромным исполнительным чиновником, выделявшимся не идущей к его положению честностью да хорошим почерком. Для сослуживцев Чигорин был «какой-то такой, чудаковатый, непрактичный, хотя в общем неплохой парень. Чистоплюй, правда: суют деньги просители, прямо сами навязывают „благодарность“, а он не берет. Вообще не от мира сего, хотя, когда надо помочь товарищу, – всегда первый. Вспыльчив немного: порой вскипит, как молоко на плите, но скоро отходит».

Для молодой жены, мещанскому кругозору которой был недоступен столь сложный характер, Чигорин – «милый Миша, красивый, умный, только без царя в голове, не желающий брать того, что само плывет в руки, и убивающий полезное время за бессмысленной игрой». «Я понимаю, – убеждала она мужа после медового месяца, – почему не поиграть после службы для отдыха в домино, в шашки, в дурачки, в шахматы, наконец, с хорошим знакомым, дома, за самоваром, возле жены, по зачем так увлекаться, что даже делом манкировать? И о деньгах не думаешь: есть ли, нет ли, тебе наплевать! Вот разве, когда будет ребенок, образумишься волей-неволей. Сама жизнь заставит! Подожду».

Чигорин снова вздохнул и покачал головой. Как различны его планы и чаяния жены! Что ж, со своей точки зрения она права. Как же быть? На что решиться? Он поело восторженного отзыва Винавера мечтает выступить на международной арене, получить признание, как маэстро. Сейчас 1876 год. Ему всего двадцать шесть. Он уже известен всем русским шахматистам. С каждым месяцем, с каждой неделей играет сильнее и уверенней. Первоочередная задача – победить самого Шифферса (Шумов уже стареет, он слабее) и прочно утвердить свое первенство в Петербурге, а затем в России, а потом… Зреют новые замыслы. Только вот проклятая чиновничья лямка, убивающая энергию, жизнерадостность, уносящая лучшие годы. За жалованье в тридцать рублей!

«Гроши! – размышлял Чигорин. – Даже у „Доминика“ можно игрой заработать куда больше. Но не хочу превращаться в мелкого профессионального игрока, зависящего от прихотей богатых неумелых любителей.

Играть все вечера с ними, давая фору, на ставку – значит губить талант, сушить мозг. На это, как Шифферс, я не пойду! Правда, и канцелярия не лучше, но это все-таки что-то твердое, надежное, государственная служба с обеспеченной пенсией в старости. Но ведь меня не интересует все это бумажное корпенье, прислуживанье к начальству. Тоска!..»

Чигорин встал и нервно прошелся по комнате. Вдруг его глаза радостно заблестели. Послышались знакомые тяжелые шаги, сопенье, и неторопливо вошел Шумов.

– Здравствуйте, здравствуйте, господин Чигорец-черногорец, простите за шутку. Вы хотели о чем-то со мной посоветоваться? Президент общества к вашим услугам. Здесь лучше, чем у «Доминика»: не так шумно для Шумова. Хорош каламбурчик? Народу полтора человека.

– Я желал бы, ваше превосходительство… – начал Чигорин, но Шумов предостерегающе поднял руку:

– Никаких «превосходительств»! Здесь беседуют не действительный статский советник с коллежским регистратором, а два шахматных маэстро! Наше искусство уравнивает людей. Демократия шахматной доски, ха-ха! Я для вас не генерал, а Илья Степанович, а вы не рядовой чиновничьих полков, а Михаил Иванович.

– Спасибо, Илья Степанович! – с чувством ответил Чигорин. Наконец-то хоть здесь он может забыть о чинопочитании, об осточертевшей своей доле!

– Разговор у нас будет, надеюсь, не короткий? И у меня к вам вопросы. Знаете что, пройдем в буфет, посидим и, как индейцы Майн Рида, за бутылкой «огненной воды» поговорим по душам.

Они прошли в просторный буфет и сели за уединенный столик. Бесшумный официант, видимо давно знакомый с привычками Шумова, принес бутылку «Вдовы Попова» – распространеннейшей тогда марки водки – и разнообразную закуску. Шумов налил две рюмки.

– Ну-с, за ваше, господин Чигорин. Чокнемся! За ваши успехи – блистательные! Скоро затмите и Шифферса и даже – чем черт не шутит! – меня, старика. Знаете, Винавер назвал вас гениальным шахматистом. «Комбинации Чигорина, говорит, красивей андерсеновских, а атакует он куда логичнее». Ха-ха! Отмочил! Слыхали, конечно, про немецкого маэстро Адольфа Андерсена? Сейчас он тоже старик, но голова! Не хуже нашего Петрова! Простой учитель математики из захудалого немецкого города и вдруг, неожиданно для всех, взял первый приз на международном турнире в Лондоне 1851 года, где все знаменитости, кроме русских, участвовали. Первый турнир в шахматной истории. Выпустил сборник интереснейших задач, – не хуже моих, ей-богу! В 1858 году, правда, проиграл матч юному американцу Паулю Морфи, но тот вообще был какое-то чудо природы, пока не свихнулся. Сейчас Морфи живет дома в Новом Орлеане под присмотром родных. Страдает боязнью пространства, один не выходит, в шахматы не играет, пищу принимает только от матери – боится, что его отравят. Конченый игрок! Андерсен же не только замечательный шахматист, но еще математик и филолог. Память сногсшибательная! Может целую песнь «Одиссеи» по-древнегречески процитировать без запинки, решает в уме любую сложную геометрическую задачу. Вот, берите пример, молодой человек! А вы небось забыли уже всю университетскую науку?