Рыцарь бедный - [27]

Все это министр несомненно знал. Но холодное чиновничье сердце не позволило ему поинтересоваться Чигориным, этим удивительным человеком, годами прозябавшим в канцелярии и в то же время завоевавшим международную известность. Естественно было бы вызвать Чигорина, подбодрить его, предложить добавочный отпуск для отдыха и подготовки, назначить пособие для дорогой поездки. Нет! Холодное безучастие!

Но, как бы там ни было, дело решилось, и на последние деньги Чигорин отправился на конгресс Германского шахматного союза, где его встретил старый знакомый, по рекомендации которого Михаил Иванович получил приглашение, – Винавер, с 1875 года поселившийся в Берлине.

Кроме польского маэстро, который со времени их знакомства не раз успешно выступал в международных турнирах и стал одним из ведущих шахматистов мира, в Берлин, считая Чигорина, прибыло еще семнадцать шахматистов. Среди них были такие крупнейшие имена того времени, как Блекберн, Цукерторт, Луи Паульсен, его брат Вильфрид и Мэзон.

Джозеф Генри Блекберн – высокий, стройный англичанин – в течение своей полувековой шахматной карьеры сыграл, по его собственному подсчету, 50 тысяч партий! Сын манчестерского купца, семнадцатилетний Джозеф, познакомившись с шахматами, бросил коммерческую деятельность, к которой начал было приучаться, и целиком посвятил себя игре.

Любопытно, что и многие другие знаменитые шахматисты, выросшие в богатых семьях, не устояли против таинственного очарования шахмат и предпочли обеспеченному жизненному благополучию богемное, плохо оплачиваемое, полное невзгод и трепки нервов существование шахматного профессионала. К таким «фанатикам игры» можно, кроме Блекберна, отнести Винавера, Алапина, Барделебена, Шлехтера, Шпильмана… и даже самого Алехина, не говоря уже о десятках более мелких «имен».

Радости турнирных и матчевых побед над могучими соперниками, первенство в каком-то (неважно: большом, малом или крошечном – размером в ЖЭК!) районе планеты Земля, удовлетворение от безукоризненного воплощения собственных творческих замыслов, признание знатоков и известность среди любителей с лихвой компенсировали любые материальные блага. Именно они, а не призы и гонорары – обычно очень скромные и далеко не гарантированные в соревновании шахматистов примерно равной силы!

Впрочем, такую же картину мы наблюдаем и в артистическом мире: среди музыкантов, певцов, художников и т. п. Ведь, может быть, лишь один из ста, пройдя тернистый путь учебы и совершенствования мастерства, добивается признания современников и материальных плодов успеха. Но и остальные 99 процентов «неудачников» испытывают те же незабываемые минуты творческого горения, поисков, разочарования, «находок» и ярких достижений.

Когда вы смотрите на запись шахматной партии, перед вами на разграфленном листке бумаги монотонный набор цифр и знаков. На деле – это конденсированная, лаконичная повесть борьбы и страданий, удач и неудач, горечи поражения и сладости победы. Некоторые из этих записей, подобно ленте кинохроники, десятки лет хранят все перипетии умственного фехтования двух шахматных д’Артаньянов. При переигрывании они даже долгое время спустя возбуждают тот же трепет сочувствия и ожидания, как возбуждали в турнирном зале у болельщиков, а у знатоков – те же эмоции восхищения и удивления мастерством, как старинное полотно или классическая поэма.

Джозеф Блекберн был блестящий мастер комбинационной атаки, получивший от соотечественников-партнеров даже шутливое прозвище «Черная смерть». Соль шутки в том, что фамилия «Блекберн» по-английски звучит так же, как «Черная жизнь».

Бессменный чемпион викторианской Англии, один из трех сильнейших шахматистов мира, сорокалетний Блекберн приехал в Берлин в зените своей шахматной славы. В то время он уступал только Стейницу, против которого играл поразительно неудачно, просто «не переносил» его. В 1863, 1870 и 1876 годах он проиграл Стейницу три матча, в которых из двадцати трех партий проиграл девятнадцать, выиграв только одну. Счет был настолько убедителен, что позже, когда Стейниц стал чемпионом мира, Блекберн, хотя и был в расцвете сил, даже не отважился оспаривать шахматную корону.

Такая «идиосинкразия» по отношению к примерно равному по силе противнику встречается часто. Нимцович регулярно проигрывал Боголюбову, Тартаковер не выдерживал Рети. Рубинштейн почти все партии с Капабланкой свел вничью, но не мог сколько-нибудь успешно бороться с Ласкером. А из советской практики можно привести в пример «самого» Ботвинника, как правило, часто неудачно игравшего против московского мастера Кана.

Третьим из тогдашней великой шахматной тройки (вместе со Стейницем и Блекберном) был Иоганн-Герман Цукерторт, в жилах которого текла немецкая, польская и еврейская кровь. Если учесть, что Цукерторт знал двенадцать языков (немецкий, английский, французский, русский, испанский, итальянский, польский, латинский, древнегреческий, древнееврейский, арабский и санскрит) да в придачу владел еще одним – международным, шахматным, то ясно, что в любой стране он был желанным гостем и своим человеком.