Рыбья Кровь и княжна - [42]

Всеслава слегка призадумалась.

— А это будет не слишком далеко от Липова?

— В самый раз. Но заранее об этом не стоит никому говорить. Я хочу назвать это селище в твою честь Славичем.

— А как же торжище, пиры с дружиной, военные игрища?

— Это уже стало слишком назойливым для меня, — поморщился он. — Мне нужно место, где бы принадлежал только себе и тебе и мог добиться вокруг полной тишины Месяц будем жить в Липове, месяц здесь. Подумай, подойдет это тебе или нет?

— Мои дворовые скажут, что ты хочешь сослать меня от себя подальше.

— Значит, ты должна сама всем убедительно сказать, что тебе хочется жить в этом месте.

Княжна молчала. Дарник не торопил ее с ответом, по сути это было первым настоящим испытанием жены: согласна ли она разделить его все более насущную потребность в одиночестве.

Они сделали еще один переход до следующей сторожевой вежи, после чего князь, сославшись на изрядно замерзшую жену, приказал возвращаться в Липов. Когда уже показался город, обратился к княжне за ответом:

— Ну, так что ты решила?

— Я согласна, — коротко сказала она.

Всего два маленьких слова, однако они вмиг многое изменили. Оказалось, что все в Липове как будто этого от княжеской четы и ожидали. Горожане не только поверили, что, взойдя на красивый речной утес, Всеслава захотела здесь построить свои летние хоромы, но и нашли такое ее желание самым естественным и обоснованным. Князь — натура грубая, неприхотливая, ему и зимой у костра спать нипочем, а княжна — создание нежное, тонкое, ей грязь и вонь посадских улиц в непривычку и отвращение. В расстройстве пребывал лишь княжеский казначей Селезень:

— Где взять средства на все это?

Дарник вызвал к себе сотского Карася:

— Сможешь для своей почитаемой княгини бесплатно построить селище?

Умные глаза щуплого ополченца смотрели озадаченно то на князя, то на княжну.

— Ты же знаешь, что я живу в долг, стало быть, и мои тиуны должны жить в долг, — счел нужным пояснить Молодой Хозяин. — Построишь?

— Если дашь княжескую печать — построю, — уверенно произнес сотский.

Теперь пришел черед прийти в недоумение Дарнику:

— Хочешь моим именем еще больше порастрясти купцов?

— Можно и без купцов обойтись, — пожал плечами Карась.

Князь сверлил его взглядом, пытаясь сам догадаться, а не спрашивать.

— Пускай он возьмет мою печать, — заметила вдруг Всеслава.

— Так у тебя же нет никакой печати? — удивился муж.

— Одно твое слово — и будет. — Жена лукаво улыбалась.

Оказалось, что Всеслава давно уже все это хорошо продумала — не про печать, тут просто к слову пришлось, — а про собственную часть княжеского хозяйства, где бы она являлась единовластной хозяйкой: отдельные мастерские, стада, лес, покосы, пашню.

— Многие княгини так делают, чтобы мужа от мелочей освободить.

У нее даже был заготовлен список того, что она желала взять в свою опричнину. Дарник посоветовался с Фемелом. Тот воспринял новость невозмутимо:

— Для тебя это наилучший вариант. Разорится она или обогатится, но она будет отделена от тебя. Зато у тебя всегда будет повод заключить ее в темницу за малейшие огрехи.

Это решило дело. Все княжеское имущество было разделено, и Всеслава получила собственную печать, которой тут же завладел Карась, и в опричнине княжны развернулась самая кипучая деятельность Сотский-тиун действительно к купцам почти не обращался, его мишенью стали все другие зажиточные липовцы. Карась с писцами методично обходил их подворья и изымал все хранящиеся там бревна, доски, брусья, тесаные камни и глиняные плиты, взамен оставляя расписки с печатью княжны. Все это грузилось на такие же реквизированные подводы и сани и отправлялось на Первую заставу, где два десятка бывших ополченцев-карасевцев пускали их в дело. Вместо дирхемов он расплачивался с работниками грамотами на землю, лес, выгоны и покосы во владениях Всеславы.

Дарник взирал на все это с изрядной оторопью, ожидая каждый день звона вечевого колокола от возмущенных липовцев. Но вечевой колокол молчал.

— Они еще друг перед другом хвастают, у кого чего больше забрали, — доносил о зажиточных липовцах Корней.

Однообразная жизнь Липова надолго заполнилась разговорами о разделенных княжеских владениях и затеянном Всеславой селище: одни переживали за княжну, захотевшую жить подальше от наложниц мужа, другие сочувствовали чересчур сговорчивому князю, третьи злорадно толковали о том, что будет, когда княжна переберется в свой Славич насовсем, четвертые жадно выспрашивали условия самих сделок.

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Несмотря на высылку в дальние селища и городища ополченцев, рабов и части коренных липовцев, город был по-прежнему переполнен сотнями крепких молодцев, которые всеми правдами и неправдами остались в нем. Вместе с неженатыми гридями и бойниками они составляли до четверти всего населения. Пока у липовцев оставались еще незамужние дочери и можно было купить рабыню-наложницу, все шло относительно спокойно. На торжище нарасхват продавались для подарков женские украшения, а косноязычные воины осваивали искусство красиво и весело рассказывать зазнобам о своих подвигах. Особым успехом у разборчивых невест пользовались певуны и танцоры. Вместо одного любовного токовища за городскими стенами образовались сразу три, куда захаживать не считает для себя зазорным и тридцатилетние десятские Однако к зиме последние дурнушки и сорокалетние вдовы обрели себе красавцев мужей, токовища исчезли, и в Липове стало нарастать нерастраченное мужское напряжение. Похожая картина наблюдаюсь и в сторожевых вежах где бывшие рабы, чуточку обосновавшись на зимовку, тоже поводили налитыми кровью глазами в сторону любой женской юбки. Владельцы двух или трех наложниц мгновенно превратились для всех холостяков в главных врагов, невзирая на чины и боевые заслуги.