Рыбы не знают своих детей - [58]

* * *

— В армии я подружился с одним парнем — литовцем из Якутии. Где их только нет, литовцев-то… Полное его имя — Бенедиктас, но все его называли Беном. В казарме наши койки стояли рядом, и он мне все уши прожужжал своей разлюбезной Якутией. Отец с матерью у него ссыльные, а он уже родился в Якутии. Часами напролет расписывал тамошние красоты, великую Лену-реку, где осетры вырастают с крокодила величиной, несметные богатства якутской земли и все твердил: «Кто в Якутии не бывал — красоты не видал». Уговаривал меня обязательно приехать к ним и убедиться. Я и обещал. Не просто так, а честное слово дал, можно сказать — поклялся. Но выполнить обещание смог не скоро. Мы с Янгитой уже были женаты, уже и Микас народился на свет, когда пришло однажды письмо от Бена, где он коротко и ясно писал: приезжайте, и точка. Сулил нам прямо-таки златые горы: собственная у него, видите ли, финская лодка, покатает нас по Лене, будем с ним ловить рыбу и охотиться, увидим уйму всяких чудес. И — чтобы никаких отговорок, задержек. Оправданий слушать не желает, а если таковые будут, то наши письма и телеграммы он станет жечь, не читая. Как ты сам знаешь, у нас с Янгитой отпуск длинный, а каждые три года и того длинней, а еще можно за казенный счет проехаться в любую точку страны и обратно. Хоть Янгита и не изъявляла особого желания ехать, но мне уступила, как водится, и мы двинулись в путь. В якутском аэропорту Бен встретил нас с букетом цветов. Говорил он по-литовски, а к берету у него был приколот маленький значок в виде карты Литвы с флажком. Он очень даже удивился, когда услышал, что Янгита не только все понимает, но и сама прилично разговаривает по-нашему. Он отвез нас прямиком к себе — в двухэтажный бревенчатый дом, где находилась его квартира. Возле двери он остановился, сунул руку в карман, но вместо ключа вынул клещи и оторвал замок вместе со всеми железками. Родители его уехали, возвратились в Литву, а он решил остаться в Якутске. «Каждый держится своих родных мест», — пояснил Бен. Стены обеих комнат были сплошь увешаны картинками, которые писал сам хозяин. Странные эти были произведения, просто отталкивающие, и — что интереснее всего — все носили одно название: лик фашизма. Сам автор тоже был чудаком. Сугубо левацких воззрений и даже, я бы сказал, склонный к терроризму. Он, например, не мог спокойно читать в газетах о трагической гибели чилийского президента, обвиняя в ней не столько путчистов, сколько социалистов Чили, говоря, что они — наивные младенцы, только и умеют что на митингах языком молоть да на демонстрациях глотку драть, а тем временем фашисты засучив рукава, без громких слов орудуют автоматами да пулеметами. Он прямо-таки обожал Фиделя Кастро, а еще пламенней — Че Гевару. Не задумываясь, он повторил бы жизненный путь этого легендарного человека вплоть до самой его трагической кончины, будь у него только возможность. А вот в жилище у него стоял такой смрад, словно где-нибудь в уголке лежала, причем давненько, дохлая кошка. Янгита, ни слова не говоря, распахнула заклеенные еще с прошлого года окна, а потом добрый час драила кухню, где весь угол был завален грязными кастрюлями и всякой прочей посудой, покрытой зеленой плесенью, а у стены напротив высилась гора мусора: бумажки, консервные жестянки, хлебные корки и прочий, прочий хлам. Все это источало неописуемое зловоние, тем более что на дворе стоял зной — термометр в тени показывал тридцать.

— Извините, угостить вас нечем, — с улыбкой проговорил Бен и добавил: — Я уже порядочное время сижу без гроша. Зато яхта — к вашим услугам.

Во дворе, на специальном деревянном помосте, накренившись боком, стояла финская морская шлюпка с небольшой каютой, обтянутой какой-то тканью. На борту суденышка белела четкая надпись «Вперед!». Название судна почему-то показалось мне бессмысленным, но я смолчал — каждый по-своему с ума сходит. Бен нахваливал достоинства лодки, а я напряженно думал, как мы дотянем эту махину до Лены? Допустим, пригоним грузовик, но как втащить ее в кузов, как снять? Да и где его возьмешь, грузовик-то, а в придачу еще и автокран…

Потом мы ходили в ресторан обедать и отмечать встречу. Бен был весел и вел себя по-свойски, без всякого стеснения заказывал блюда и напитки, без умолку говорил, не давая нам и слова вставить. Главным образом он ополчался против мещанства. «Развелось, — кипятился он, — слишком уж много развелось омещанившихся личностей. Денег у них куры не клюют, вот они и гоняются за дорогим барахлом, готовы хоть из-под земли его добыть, в лепешку расшибаются, чтобы перещеголять друг друга, ну просто из кожи вон лезут». Малость захмелев от выпитого шампанского, он выкрикивал, что пора-де обуздать этих комбинаторов, предавших принципы социалистической жизни, положить предел их стяжательству и алчности, возмущался, как только правительство терпит эти злостные элементы. Улучив момент, я спросил, чем занимается он сам. Бен поморщился и сказал, что для свободного художника нынче неблагоприятное время. Серьезных заказов нет, а браться за явную халтуру — нет желания, да и престиж не позволяет. «Ты кончал худинститут?» — спросил я. «Нет, не кончал, но это не имеет значения, художником надо родиться, никакой институт, никакое училище не рождает художников», — ответил Бен. После ресторана мы пошли по магазинам, где закупили все снаряжение, необходимое для плавания по Лене, затем — вверх по Алдану. Таков был намеченный Беном маршрут. Нам пришлось купить для всех троих резиновые сапоги, одежду, запастись провизией, достать канистры для бензина и смазочного масла, охотничью снасть. Еще Бен сказал, что надо купить подарков его жене, теще и сыночку Спартаку, которые живут в селенье на берегу Лены километрах в двухстах отсюда. Я был изумлен — когда он успел жениться и почему не писал об этом в письмах, а Бен запросто ответил, что он не женился, а просто прижил мальчонку. Жена его Люба не какая-нибудь мещанка, а настоящий художник. Она закончила в Ленинграде отделение скульптуры. Люба — якутка. Сообщив нам это, Бен широко улыбнулся, обнял Янгиту за плечи и сказал: