Рыбный промысел в Древней Руси - [50]

Даже беглое знакомство с письменными источниками XIV–XVI вв. не оставляет сомнений в самом широком распространении рыболовства, причем промыслового, связанного с рынком, в городах и поселках городского типа. «Рыбаки-профессионалы, – справедливо отмечают исследователи, – одна из обычных категорий посадского населения в городах»[405].

Такое положение сложилось, конечно, не вдруг, не в короткий промежуток времени. Актовые материалы и сплошные переписи эпохи сложения Русского централизованного государства зафиксировали один из конечных этапов длительного процесса, начало которого восходит к периоду возникновения городов и становления феодальных отношений на Руси.

Пытаясь вникнуть в существо вопроса, определить место рыболовства в хозяйстве горожан X–XII вв. и его экономическую значимость, приходится обращаться в первую очередь к археологическим находкам, поскольку сведения редких памятников письменности слишком отрывочны и фрагментарны.

Однако, благодаря многочисленным и хорошо документированным раскопкам древнерусских городов, особенно планомерно осуществляемым в последние десятилетия, накоплен богатый и разнообразный фактический материал. Если посмотреть на карту распространения находок рыболовных орудий (карта 1), легко убедиться, что практически нет ни одного города или поселения городского типа (археологически изученных), в культурных напластованиях которых не были бы обнаружены эти предметы. Если географически подобные находки характерны для городов всех русских земель-княжеств – крупных культурно-экономических центров типа Киева, Новгорода, Чернигова, Смоленска, Рязани или Полоцка; менее значительных, вроде Вщижа, Торопца, Воиня или Изяславля или, наконец, для поселений, только обещавших стать городами, таких как Шестовицы, Райковецкое городище, Липинское или Китаевское, – то налицо бесспорное свидетельство о повсеместном занятии горожан рыболовством.

Лучшим методом установить характер, степень развития и продуктивность древнерусского городского рыбного промысла (Х – начало XIII в.) были бы сплошное сравнение добытых коллекций и статистическая обработка полученных результатов. К сожалению, эффективность этого способа резко снижается трудностями объективного свойства. Во-первых, различная сохранность тех или иных находок сразу искажает общую картину. Пример Новгорода (см. главу I) наглядно иллюстрирует, каким превратным было бы наше представление о местном рыболовстве, если бы культурный слой города не консервировал органические вещества, прежде всего дерево. Во-вторых, неравномерность исследования воздвигает новую преграду: в одних случаях раскопки велись на широких площадях, чаще в их соотношении со всей территорией памятника кратко двузначной или трехзначной цифре. Кроме того, как правило, полнее изучены детинцы (военно-аристократические кварталы), а не посады. В-третьих, неразработанность хронологии (за редким исключением), суммарные датировки горизонтов слоя обедняют выводы.

Всё вышесказанное заставляет сконцентрировать внимание на наблюдениях общего порядка, привлекая в отдельных случаях коллекции наиболее исследованных городищ.

Итак, археологические находки убедительно показали, что рыболовство не осталось вне поля хозяйственной деятельности древнерусских горожан. Нетрудно ответить и на другой вопрос: когда и как это случилось? В древнейших напластованиях Ладоги, Новгорода, Пскова, Воиня, Родни и многих других городов рыболовные орудия встречены неоднократно. Если вспомнить, что лов рыбы играл существенную роль в жизни поселения таких городищ VIII–X вв., как Титчиха и Хотомель, имевших явную тенденцию к превращению в настоящие города или феодальные замки, то суть дела упростится еще больше. Жители городов ловили рыбу всегда. Они унаследовали эту отрасль своей экономики из комплексного, мелкого, натурального хозяйства предшествующей эпохи.

Генеральная линия размежевания первоначально не коснулась рыболовства: определяющим в самом процессе возникновения городов было отделение ремесла от земледелия. Добыча рыбы же и в хозяйстве крестьян, и в хозяйстве горожан в древнейшую эпоху не выходила за рамки «домашнего» промысла, являясь придаточной по отношению к главному занятию – хлебопашеству или ремесленной, военно-административной и прочей деятельности. В этом легко убедиться, так как раскопками нигде не обнаружено ни одного хозяйственного комплекса, ни одного жилища X–XI вв., главным занятием владельцев которых было бы рыболовство. Везде находки рыболовных орудий соседствуют с орудиями труда земледельца или ремесленника. Ничто сейчас не дает нам права считать лов рыбы на Руси в X–XI вв. самостоятельной профессией, хотя многие виды ремесла к этому времени стали таковыми[406]. Конечно, было бы очень заманчиво подметить нюансы в структуре отдельных хозяйств, в сочетании их отраслей. Но имеющийся пока материал не всегда позволяет это сделать.

Какие черты присущи городскому рыболовству раннего времени? Рассматривая динамику развития рыбацкой техники, а также наблюдая медленный рост интенсивности промысла (главы III и IV), можно вывести некоторые закономерности. По отношению к предыдущему периоду все категории интересующих нас находок количественно (главным образом за счет раскопок города) выросли в десятки и сотни раз. И дело здесь не столько в том, что значительно увеличилось число изученных памятников. Бросаются в глаза разнообразие и, что особенно важно, специализация рыболовных орудий. Появились новые типы крючков и острог (коллекции Новгорода, Ладоги, Гродно, Княжей Горы, Белой Вежи и др.), а найденные грузила и поплавки (Новгород, Псков, Белоозеро, Воинь, Полоцк) говорят о применении сетей различного назначения и размеров. Расширение ассортимента рыболовного инвентаря шло по пути его специализации.