Рыба в воде - [46]

Где-то в начале тридцатых годов прошлого столетия он пришел к выводу, что машина сможет манипулировать информацией, если только ту удастся преобразовать в числа. Беббидж видел машину, приводимую в действие паром, состоящую из штифтов, зубчатых колес, цилиндров и других механических частей — в общем, настоящее детище начинавшегося тогда индустриального века. По мысли Беббиджа, «аналитическая машина» должна была избавить человечество от монотонных вычислений и ошибок, с ними связанных…

В таком духе Лёнька может говорить часами и я поспешил прервать словоизлияния.

— Да будут тебе ихние компы, будут. — Успокоил я нашего программиста. Можешь спать спокойно.

Улыбка, рсцвёвшая на Лёнькиной репе могла осветить комнату не хуже стоваттной лампочки.

— Спасибо, старик.

И, не желая больше надоедать, а так же портить настроение, нарываясь на отказ, он выскочил за порог.

Глава 17

С самого утра у меня было препаршивейшее настроение. А каким оно должно было быть, скажите на милость? Это, уж поверьте мне на слово, похуже, чем визит к зубному врачу. И, если в первый раз я был весь из себя неинформированный, то теперь, испытав на собственной шкуре прелести «смены имиджа» чувствовал очень даже не в своей тарелке.

Спустившись к завтраку, то и дело ловил на себе заинтригованные взгляды, что ещё больше заставляло нервничать. И, дабы не оттягивать мучения, по быстрому проглотил всё, что лежало на тарелке и поскакал к Ритке в Лабораторию.

Та уже ждала и, как и в прошлый раз процедура началась со стрижки. Впрочем, если позволите, я опущу подробности, так как даже вспоминать об этом… Б-р-р… Одна радость, что Ритуся сжалилась и, дабы облегчить страдания подопечного, разрешила в качестве обезболивающего впотреблять… Ну, сами понимаете что… Так что, эти несколько дней я провёл в полувменяемом состоянии, время от времени, поглядывая на всё, что могло отражать изображение и заливаясь безудержным хохотом. За что удостоился мочаливого укора её её ассистентов, который, ничтоже сумяшеся, игнорировал. Тоже мне, моралисты хреновы выискались. Вот побывали бы в моей шкуре…

Но, рано или поздно, а всё когда нибудь кончается. Подошли к завершению и мои мучения, в ознаменование которых я снова стал предметом пристального Инкиного внимания. И опять, как и в прошлый раз, начал не на шутку ревновать к самому себе. Во натура, блин… Но, мужественно переборов это «низменное и недостойное настоящего мужчины» чуйство я, едва утихла боль, с радостью принялся отвечать на её поползновения…

Рожа постепенно зажила, так что время вышло. Как выяснилось, в этот раз Гроссмейстер, для которого это бы Бог его знает, какой по счёту «дубль» решил обойтись без излишней патетики, и отнёс камень на место загодя. Вообще-то, мог бы и сам приволочь то что просили. Но, возможно, ему виднее. Или же — за столько-то лет — он так привык загребать жар чужими руками, что в принципе не мыслил себя в роли рядового исполнителя?

Я покачал на руках малышей, без обиняков признавших в этом зеленомордом чудище своего папаню, нежно (а как же ещё?) обнял Инну и, как водится, мысленно поплевав через плечё «шагнул» в Дромос.

Ноль целых, пять десятых артефакта лежали передо мной, и я невольно залюбовался совершенными формами кристалла. Он, казалось, притягивал взгляд, словно магнит притягивает к себе железные опилки. Или же, вспомнив первое путешествие вдоль реки, с которого, собственно всё и началось, «держал подобно „эпицентру“». И, глядя на этот, не так давно совершенно обыкновенный, пусть и довольно таки красивый камень, я поймал себя на мысли, что мне не удаётся оторвать глаз. Вернее, совсем как тогда, когда пытался «преодолеть границу», не хочется.

С усилием, словно вытаскиваю глубоко вонзившийся в колоду топор, подобно вызволению ноги, по самую щиколотку утонувшей в вязкой глине, я смог таки отвести взор от этого загадочного куска кварца. И, уже более спокойно, безо всякого благоговения, взглянув снова, невольно залюбовался им. Хотя, вообще-то говоря, это было мне не свойственно. Скорее уж, такое высокоэстетическое времяпрепровождение подошло бы Инне.

Если честно я, по жизни болшо-ой дофинист, не оставался равнодушным лишь к красотам природы. То есть, природы дикой и неухоженной. Зачастую, оставляя вне поля зрения такие вещи, как женское очарование, великолепная архитектура, а так же красивые вещи и изысканные ювелирные украшения. Словом, в силу своего плебейского воспитания, все те стороны человеческой жизни, к которым можно применить такие эпитеты, как очаровательный, прекрасный и целую свору их синонимов.

Хотя, пожалуй, нет. Ещё одна грань красоты завораживала меня, как и всякого мужчину. Ибо любой мужик неравнодушен к железкам. Хищная и ни с чем не сравнимая красота холодного оружия вводила в некое подобие гипнотического транса, вызывая в душе чувство, похожее на восхищение.

И вот, поди ж ты. Я ухитрился попасть под очарование этого куска стекла, совсем недавно не вызывавшего в равнодушной душе совершенно никаких эмоций.

Этот, как оказалось, далеко не бесполезный камень, завораживал властно и неодолимо, сердце начало биться чаще, и я с трудом смог оторватся от игры света и тени. На миг показалось, что я вижу все те неизмеримые пространства, доступ к которым открывала эта стекляшка. Грандиозную и необозримую бездну, неподвластную человеческому воображению, скрытую в его глубине.