Рядовой случай - [13]

Сапоги хлюпали по лужам, и в темноте это хлюпанье звучало по-особенному громко. На одном из огородов едва дымил затухающий, прибитый дождем, костер, вдруг из его середины, прогретой углями и накрытой сверху пеплом, выскочило яркое, невысокое пламя, качнулось туда-сюда и опало — сырость не дала разгореться. Озаренный этой неожиданной вспышкой, Карпов остановился, долго смотрел в темный, пустой огород, надеясь, что там еще раз блеснет. Но там было пусто, темно и тихо. Он еще постоял, потом медленно повернулся и побрел в обратную сторону, по-прежнему тяжело сгорбившись и глядя себе под ноги. На ходу он пытался прикурить, но спичка лишь ненадолго освещала красным светом сжатые ладони и тут же гасла. Так с незажженной папиросой он и подошел к дому Галины Куделиной. Решение сходить к ней прямо домой возникло неожиданно, потому что, раздумывая о ней, Карпов вдруг увидел ее прежней — молодой, улыбающейся, увидел вместе с Алексеем, когда они плыли на лодке из-за Оби и дружно пели. И еще вспомнилось, как Алексей говорил ему, Карпову: «Знаешь, каждому мужику дана от бога одна баба, найдешь ее — жить будешь, а не найдешь — только маяться. — Он улыбнулся и добавил: — Я, кажись, нашел…»

Вспомнив Галину, Карпов, незаметно для себя, вспомнил и Васю с Фаиной, тоже прежних. Ведь не всегда они были такими, какие есть сейчас. Когда, в какой момент потащило их в кювет? Маясь сейчас этим вопросом, Карпов надеялся, что, ответив на него, он сможет понять и все остальное. Остальное включало в себя очень много: и саму жизнь в Оконешникове, которая шла все хуже и хуже, и то, что он, председатель сельсовета, на эту жизнь повлиять не может, как ни старается.

Окна в доме Галины светились только на кухне. Согнутым пальцем Карпов негромко постучал в раму, но ему никто не ответил. Тогда он поднялся на крыльцо. Незапертая дверь открылась с легким скрипом. Шагнул через порог и прищурился от яркого света лампочки. Пол на кухне был изгваздан грязью, нанесенной с улицы, на столе горой громоздились немытые тарелки, валялась большая бутылка из-под дешевого вина, на электроплитке выкипала в кастрюле вода.

Раньше, когда Алексей был живой, Карпов частенько приходил в этот дом и всегда удивлялся чистоте и порядку: на полу были расстелены половички, разноцветные и такие яркие, словно их соткали вчера, на окнах висели веселые занавески, и везде, где только можно, на подоконнике, на лавке, на комоде, стояли баночки и горшочки с цветами. Если осыпался один цветок, то распускался другой, и так круглый год они радовали гостей и хозяев своим разноцветьем. Теперь почти цветы куда-то исчезли, те, что остались, засохли, не стало половичков и видно было, что на широких, грязных половицах в некоторых местах вышоркалась краска.

Все это сразу бросилось Карпову в глаза, и он снова вспомнил, что лет пять, наверное, не заходил сюда. Постучал в косяк, подождал и громко поздоровался. Ему никто не ответил. Только большой рыжий кот под столом лениво открыл правый глаз и шевельнул усами. Карпов, оставляя за собой темные мокрые следы, прошел в комнату, включил свет. Здесь тоже никого не было и тоже во всем виделся беспорядок. Дверцы шифоньера настежь распахнуты, одежда кучей вывалена на стол, скатерть со стола сползла, а на голых половицах та же многодневная грязь.

— Вот те на, гости пришли, а хозяева сбежали.

Он вернулся на кухню и сел возле порога на табуретку. Кот внимательно щурил на него один глаз, словно прицеливался. Потом ему надоело, он зевнул, выгнув язык, и глаз закрыл. Ветер на улице загудел, рванул ставень, с размаху ударил его об стену и отбросил назад, стекла в окне задребезжали. Карпов вздрогнул от стука и посмотрел на кота. Тот спал.

В это время скрипнули двери и на пороге остановилась Галина, прикрыла глаза рукой от яркого света, прислонилась к косяку, тяжело вздохнула и, отняв руку от глаз, увидела Карпова. От неожиданности вздрогнула.

— Ты смотри-ка, гости нежданные.

Она скинула фуфайку и принялась убирать со стола посуду. На Карпова даже не смотрела. Того это обидело.

— Ты бы хоть поздоровалась для приличия.

— Нету у меня его, приличия-то.

— Ладно, в пузырь не лезь, я ж поговорить пришел, по-человечески.

— Ну, говори.

— Вот объясни мне — когда за ум возьмешься? Спилась ведь уже. Была баба как баба, а теперь, глянь на себя в зеркало…

Едва он только начал говорить, как сразу же поймал себя на том, что говорит давно привычное, надоевшее самому, говорит слова, которые никого не способны и не могут задеть, потому что произносит он их механически, по въевшейся в кровь привычке, по должности, по обязанности. И поймав себя на этом, он замолчал. А Галина смотрела на него и едва заметно усмехалась. Вдруг вскочила со стула и, дурашливо приплясывая, двинулась к нему, запела:

Это что за председатель,

Это что за сельсовет,

Сколько раз им говорила,

У меня миленка нет!

— Сядь! Не кривляйся! — властно прикрикнул Карпов.

Галина осеклась, послушно села на стул и разрыдалась.

Нет, ничего не получалось у Карпова. Беспомощным он себя чувствовал, словно был связан по рукам и ногам. Не знал — как надо говорить с такими людьми, какими словами пробиваться к их совести и к их душе. Да есть ли, осталась ли у них хоть капля совести, осталась ли у них душа?! Может, зря он мается и пытается что-то понять, может, и прав Григорьев, убежденный, что нужна в этом случае лишь железная метла. Медленно поднималось раздражение. А и черт с ними, со всеми пьяницами! В конце концов он их не спаивал, чтобы мучиться сейчас неизвестно за что. Одних — в ЛТП, других — из деревни, и дышать легче. Карпов махнул рукой — все равно никакого человеческого разговора не получится! — и собрался уходить. Но у порога задержался.