Рядом с солдатом - [21]

Наш гофрированный гигант, натужно ревя четырьмя моторами, еле-еле оторвался от заснеженной дорожки и, чуть провалившись над обрывом Соколовой горы, медленно поплыл над Волгой. Застывшая Волга. Зеленый остров и Пески с красным тальником поверх снега растаяли и исчезли в серебристой дымке. Я закрыл глаза, и передо мной возникла Волга в весеннем разливе. Вспомнились Зеленый остров и мама с братишкой в лодке… Все отлетело прочь — и мороз, и гул моторов, и суровая военная действительность.

— Ты что, заснул? Спать на таком морозе опасно! — Левинсон вернул меня к действительности, хлопая ладонями по спине. — Смотри! Что это?

Я взглянул в иллюминатор и увидел совсем рядом с гофрированным крылом истребитель И-16.

— Так близко от крыла, чуть не задел!

— Смотри! Он пошел на новый заход!

Хорошо было видно даже летчика: каждый раз, пролетая мимо нашего самолета, он поднимал левую руку.

— Непонятно, приветствует ли он нас или подает какой-то сигнал нашему летчику?

«Ишачок» несколько раз повторил облет, потом, пройдя над крылом бомбардировщика, отвалил в сторону. Вскоре появились пять новых истребителей. По два с каждой стороны и один поодаль.

— Как под конвоем!

— Не под конвоем, а под охраной! — веско сказал Марк Трояновский.

Через несколько минут ТБ-3 пошел на посадку прямо на снежное поле. Это был военный аэродром под Сталинградом.

В Сталинграде наши пути разошлись. Коган и Трояновский отправились на Южный фронт, а я и Левинсон на пустом санитарном поезде в тепле и уюте добрались до Туапсе. Море встретило нас свирепым штормом. В городе бушевал ледяной норд-ост. Снежные заряды стремительно неслись по пустынным улицам, и мы с трудом добрались до старшего морского начальника.

В Севастополь с каким-то заданием срочно направлялся тральщик. Вот на нем мы и получили разрешение идти. В крошечной кают-компании командир тральщика познакомил нас с журналистом из «Комсомольской правды» старшим лейтенантом Семеном Клебановым. Он направлялся в осажденный город спецкором газеты.

— Ветер свежий, слегка поболтает, но я вижу, что вы «морские волки» и вас так запросто не укачаешь, — сказал командир, не без ехидства улыбаясь, и быстро поднялся по трапу наверх.

Через минуту прозвенела боевая тревога, взревели моторы и тральщик, вздрогнув, стал плавно набирать скорость.

— Ну, ребятки, сейчас наподдаст. За молом такая кутерьма — кипит море, — сказал Клебанов. — Я днем был на эсминце, брал интервью у командира — посмотрел за брекватер, и страшно стало. Кто как, а я моментально укачаюсь… Вот, может, лимоны помогут… — Он смущенно вынул из чемоданчика пару лимонов и почему-то покраснел, как бы заранее извиняясь за то, что с ним может быть впереди. На вид ему было лет двадцать, светлоглазый, круглолицый блондин, полноватый для своих лет, среднего роста, он как-то сразу расположил нас к себе.

Левинсон тоже волновался.

— Первый раз выхожу в море, — признался он и тоже достал из рюкзака два ярких душистых лимона.

— Знаете, друзья, уж если укачивает, то лучше торчать на берегу… — начал было я, но тут же очутился в противоположном углу кают-компании вместе с Левинсоном и его лимонами. Мы оба стояли на четвереньках. Клебанов стонал под столом.

— Ну все! Вышли за брекватер. Теперь покрепче держитесь за что успеете!

Я видел, как побледнели оба мои спутника. Они, поднявшись, крепко вцепились в ручки кресел, но это мало помогало.

— Горизонтальное положение самое лучшее, лежите и держитесь покрепче за что-нибудь.

Я с трудом поднялся в рубку. За мокрыми черными стеклами с треском билась вода. Привыкнув к темноте, я стал кое-что различать. Огромные черные волны с бледно светящимися пенными гребешками догоняли нас и обрушивали на корму тонны ледяной воды. Она с ревом катилась по палубе и со стоном разбивалась, патыкаясь на стальные надстройки и зенитные орудия.

— Попутный ветер пригонит нас раньше на пару часов! — вроде бы с сожалением произнес командир корабля. — Нарушение графика в военное время — ЧП!

— Не ждут и могут принять за врага? — спросил я.

— Бывали и такие случаи!

— А если сбавить ход?

— Сразу видно, что вы не моряк! Крутая волна! Ни сбавить, ни изменить курса нельзя, грозит оверкиль, да и мины на борту… — Его красивое, обветренное лицо было сосредоточено. Прищуренные глаза, подсвеченные слабым зеленым светом, будто бы пронизывали мрак за мокрым стеклом рубки. Если бы чувствительность кинопленки была такой же, как у нашего зрения! Какие бы чудеса зритель увидел на экране!

Как бы читая мои мысли, командир тральщика сказал:

— А вообще-то жаль, что вы не можете снимать в такой сложной и интересной ситуации. Отличные были бы кадры.

Он прав, командир, но — увы…

Ветер выл и ревел, рассеченный тросами, с треском рвал брезентовые чехлы на орудиях и пулеметах…

Как там внизу мои спутники? Это их первое штормовое испытание.

Я сошел вниз к ребятам. Надо отдать им должное, все, несмотря на великие муки и страдания, не потеряли чувства юмора.

— Скоро обед? — стараясь быть веселым, спросил вдруг Левинсон, крепко держась обеими руками за ручки кресла, которое на шарнире делало крутые повороты влево и вправо.