Рядом с нами - [2]

Работники проектного бюро слушали своего бригадира и краснели. Им было очень неловко и за Шанталова и за его друга Швачкина. И тогда с места поднялся архитектор Сергеенко и сказал:

— Бог с ними, с этими рыболовами. Я поеду с Женечкой Волковым на реку Чучу к нефтяникам.

На следующий день после производственного совещания начальник проектного бюро Киприянов издал два приказа. Один был посвящен отъезду Сергеенко и Волкова в Анненск, второй — увольнению Швачкина и Шанталова из проектного бюро.

Бывшие друзья-приятели не ждали такого крутого оборота. Они готовы были согласиться на «указать», "поставить на вид", даже на строгий выговор, а тут вдруг «уволить». Швачкин и Шанталов, забыв о ссоре, вместе бегали в обком, в цека профсоюза, вместе били челом:

— Помогите! Восстановите!

Из обкома звонят Киприянову:

— За что уволены архитекторы?

А тот вместо ответа посылает протокол производственного совещания. В обкоме читают этот протокол и удивляются. Бракоделы. Бюрократы.

— Кто возвел на вас такую напраслину?

— Мы сами.

— Сами? Тогда и пеняйте на себя.

— Так мы называли себя бракоделами и бюрократами нарочно, чтобы не ехать на периферию.

— Тогда тем более обкому заступаться за вас не след.

Швачкин и Шанталов попали в заколдованный круг. Ни в ком и нигде они не могли найти сочувствия. Друзья-рыболовы соглашались ехать теперь даже на периферию. А им говорили:

— Благодарим. Не нужно. Мы посылаем на периферию только лучших.

Вчера Борис Борисович Шанталов пришел в редакцию.

— Знаю, — сказал он, — хватили мы тогда на производственном совещании со Швачкиным через край. Но посоветуйте, как быть. Может, написать заявление в суд, в прокуратуру?

— Вряд ли прокурор вернет вам уважение товарищей.

— Но что делать?

— Сходите к бывшим своим сослуживцам. Покайтесь перед ними.

— Вы думаете, они простят?

— На этот вопрос архитекторы ответят вам сами. Потерять уважение легко, а вернуть его, ой, как трудно.

1957 г.

НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ

Эдик Строкин решил жениться на Тамаре Ясниковой и пришел к маме за разрешением. Мама спросила Эдика:

— Зачем спешить, что случилось?

— И вы знаете, что ответил мне Эдик? — говорит Варвара Павловна. — Эдик оказал, что, во-первых, ему пора, а во-вторых, он ее любит. Что касается «во-первых», то это, может, и так, потому что моему мальчику как-никак 23 года. Что же касается "во-вторых"…

Но здесь мама замолчала, оставив этот пункт без комментариев. Однако прежде чем дать разрешение на женитьбу, Варвара Павловна стала расспрашивать сына про невесту. Кто она? Какие у нее данные?

— О, за данные я ручаюсь! — успокоил сын маму. — Данные у Тамары хорошие.

— А это мы проверим, — сказала мама и деловито взялась за карандаш.

Мама допрашивала сына не как близкий, любящий человек, а как дотошный детектив. Кто? Что? Где? С кем? И сын не обиделся за свою любимую, не возмутился. Оказывается, пока Эдик ухаживал за девушкой, он исподволь собирал о ней для мамы всякие сведения.

Эдик побывал в доме, где жила Тамара, и поговорил на всякий случай с ее соседями: не было ли у девушки прежде сердечного увлечения? Жених сходил в институт, в котором училась невеста, и, между прочим, узнал про ее отметки. А вдруг любимая не получает стипендии! Эдик забрел даже в женскую консультацию: не состоит ли его невеста на учете в качестве кормящей матери?

Но невеста оказалась девушкой безупречной, и сын, явившись к маме, кратко, по-анкетному информировал ее о добытых данных.

— Лет? Двадцать один. Рост? Сто пятьдесят семь сантиметров. Девица. Отличница. Общественница. Глаза серо-голубые. Волосы русые. Порочащие данные? Порочащих данных не обнаружено.

В сентябре Эдик сыграл свадьбу. Три месяца молодые прожили в любви и счастье. Мамин мальчик не мог нахвалиться женой, мама — невесткой.

И вдруг в декабре мама узнает, что отец невестки, шофер по профессии, когда-то сильно провинился и был за это судим. И хотя со времени суда прошло много лет и этот шофер был уже на свободе и снова сидел за рулем грузовой машины, мама учинила истерику:

— Караул! Нас обманули. Моему сыну достался не тот тесть.

— Мамочка, нас никто не обманывал, — сказал сын. — Я знал про суд.

— И ты женился?

— Но ведь я женился не на нем, а на его дочери.

Так говорил Эдик. А мама, знай, твердила свое:

— Тесть испортил репутацию моему мальчику.

Старая, давно забытая судимость тестя не могла, конечно, влиять на репутацию зятя, так же, как она не влияла на добрую репутацию дочери этого тестя. Тамара была уважаемым человеком в институте, членом райкома комсомола.

Но на Варвару Павловну не действовали никакие аргументы.

— Не смей ставить знака равенства между собой и Тамарой! — говорила мама сыну. — Кем будет Тамара, когда кончит институт? Простой учительницей. А я готовлю тебе другое будущее.

О, это будущее "моего мальчика"! Оно рисовалось маме в виде феерической карьеры преуспевающего дипломата. Сначала рядовой сотрудник посольства, потом третий секретарь, затем второй, первый… Через семь лет после окончания института Эдик должен был, по маминым наметкам, иметь уже ранг посла.

И так год за годом, капля по капле…

Эдик думал примерно о том же, но только про себя.