Ружья еретиков - [21]

Вторым приятным моментом была капитан Сой Эштаву. Удостоверившись, что лейтенанта Китта принимают в лабораториях за своего, она оттаяла, продемонстрировала, что умеет очаровательно улыбаться, и даже несколько раз осталась на обед в лаборатории, чем вызвала ажиотаж среди халатиков — исключительно мужчин. И это тоже было замечательно, потому что все как-то расслабились, тоже вспомнили, как нужно улыбаться и шутить, и наперебой рассказывали капитану Эштаву малопонятные лабораторные анекдоты. Правда, штатный весельчак и балагур Хрег во всем этом участия отчего-то не принимал, сидел неожиданно тихо, вел себя подозрительно скромно и только посмеивался в стакан. Впрочем, и Сой Хрега положительно не замечала, так что в этом смысле было между ними некое равновесие. Зато самому Чейзу посчастливилось несколько раз поболтать с Эштаву наедине, и оба остались весьма довольны друг другом.

Третьим приятным моментом было отсутствие непредвиденных ситуаций. После предупреждения Шеклу о возможном саботаже Еретик был предельно внимателен и за неделю чуть не заработал профессиональную паранойю, зачатки которой есть обязательная грань души любого, кто носит серую форму работника Имперского Разведывательного Управления. Важно, чтобы зачатки не развились в настоящее заболевание, так как в словосочетании «душевнобольной агент разведки» определяющим сразу становилось слово «душевнобольной», и агентом разведки бедняга быть переставал. Но никаких технических сбоев в работе не наблюдалось, и человеческий фактор себя тоже никак не проявлял.

Лаборатория жила своей жизнью. Чейз наблюдал за утренними и вечерними сеансами активного облучения, просматривал длинные ленты с результатами проверок добровольцев на детекторе лжи и писал рапорты командованию.

В столовой, обычном месте для болтовни обо всем на свете, последние два дня обсуждалось, какие еще фильмы, кроме агиток, можно показывать испытуемым и что из этого получится. Профессор Шеклу почти все время проводил в своем кабинете и что-то читал, поэтому никто не препятствовал халатикам обсуждать пассивное излучение и строить теоретические выкладки исключительно на благо Родины.

Образовательные программы отмели почти сразу — чтобы они возымели эффект, пассивное облучение должно просто улучшать память, а не лишать способности рассуждать самостоятельно. На основании этого аргумента доктор Доов предложил крутить добровольцам религиозные передачи, чтобы затем на графиках оценить, с какой скоростью они превратятся из убежденных атеистов в ошалевших фанатиков. Доктор Фешсу как всегда отмалчивался, зато остальных эта идея захватила. Вопрос: возможно ли пробудить веру в Господа, такую интимную и частную вещь, всего лишь облучением? Все пока указывало на то, что возможно, ведь чем Господь хуже Его Величества Императора, в которого испытуемые верят с тем самым религиозным фанатизмом.

— Я считаю, господа, — вступил в дискуссию и Чейз, — что для чистоты эксперимента следовало бы теперь часть наших добровольцев, которых убеждали в лояльности имперскому режиму, убеждать в обратном.

— Начать крутить им по шесть часов в день хонтийские агитки? — спросил черноусый халатик-социалист.

— Ну, если у вас они есть в заначке, доставайте, — разрешил Китт. — Вот что интересно, господа. Потребуется ли им больше времени на перестройку с одного курса на другой? Будут ли у них какие-либо душевные терзания и метания на этот счет, или они сразу и безоговорочно примут новые идеи? Не сойдут ли с ума от столь быстрой и радикальной смены парадигмы?

— То есть сначала мы сделали из добровольцев фанатиков, а теперь сделаем еретиков? — уточнил доктор Доов, комично приподняв белесые бровки. — Господа, да наш лейтенант Еретик не просто еретик, он ересиарх! Собирает здесь какую-то подозрительную секту… Я бы обязательно доложил об этом куратору, не будь он сам нашим куратором. Должен заметить, бессердечный вы человек, господин лейтенант.

— Я был бы бессердечным, если бы предложил еще и устроить очную ставку одной группы добровольцев с другой и посмотреть, кто кому наваляет, — возразил Китт. — Но я, заметьте, господа, этого не предлагал.

— И вообще, заметьте, господа, ни слова об этом не сказал, — с готовностью подхватил кто-то из младших халатиков.

Все рассмеялись и, убрав посуду, разошлись по местам, Еретик вернулся в свой кабинет.

Кабинет выделили маленький, на прошлом месте работы был раза в два больше. Зато на позапрошлом собственного кабинета не было вообще, приходилось делить рабочее помещение с тремя старшими офицерами и спать на подоконнике, подложив под голову свернутый бушлат. Повезло еще, что подоконники были широченные.

На Зоне 15 Еретику нравилось. Халатики были приятными людьми, работа была новая и интересная, грязи от нее не было никакой. Разумеется, в конечном итоге придется сделать вскрытия всех добровольцев, чтобы посмотреть, не произошло ли физиологических изменений в организме испытуемых под воздействием излучения, но вскрытие — пусть не слишком чистая, но привычная работа. Исследовать тела, пораженные серой чумой, было значительно страшнее… Но до завершения исследований еще не одна неделя, можно пока не задумываться.