Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века - [12]
По правде говоря, в пределах дальности действительного огня казнозарядные винтовки несравненно более разрушительны, чем артиллерия. <…> Теперь артиллеристы даже на расстоянии 1000 ярдов подвергаются точному и быстрому огню вражеской пехоты, на который могут ответить только снарядом [The Military Power 1878: 209].
Хотя подобное устройство оружия обещало более быструю и легкую перезарядку, сочетание технических и тактических соображений задержало его военное использование. Командиры не признавали его преимущество в качестве стрельбы. Довольно долго не удавалось добиться плотного закрытия затвора, из-за чего происходила утечка пороховых газов, снижавшая скорость и уменьшавшая потенциальную дальность и меткость. Ранние затворы делали стрельбу неэффективной на расстояниях более 700 ярдов. Черный порох образовывал нагар, затрудняющий извлечение патрона и снижающий скорострельность. Более того, считалось, что казнозарядные ружья слишком сложны для любой армии, рядовой состав которой был неграмотным, и поэтому доверять их можно лишь самым опытным бойцам, из которых формировали отряды застрельщиков. И наконец, командиры опасались излишнего расхода боеприпасов пехотинцами: ведь в ходе боя невозможно заново снарядить стреляные гильзы [Showalter 1975: 83–85, 93–94, 107][37].
Несмотря на то что Соединенные Штаты лидировали в разработке казнозарядных винтовок, в их армии новое оружие подвергалось строгой критике. Начальник артиллерийско-технической службы беспокоился, «не приведет ли возможность такой стрельбы к расточительным использованию и растрате боеприпасов», а Совет по боеприпасам, рассматривавший в 1836 году казнозарядную винтовку Джона Холла, решил, что «оружие сложно по устройству и при неисправностях вызовет у солдат трудности и растерянность»[38]. Изучение практики европейских армий середины века позволяет предположить, что дороговизна производства нового оружия и сопровождающие его массовое изготовление серьезные трудности, а также опасения, что испытываемые в данный момент модели будут уступать в дальнейшем своим усовершенствованным вариантам и вообще использование недостаточно проверенного в деле оружия может угрожать безопасности страны, – все это тормозило широкое внедрение казнозарядных ружей. В большинстве армий середины века по-прежнему главный упор делали на штыковую атаку. Даже после Крымской войны утверждалось, что стрельба является лишь подготовительным этапом перед решающей массовой атакой и должна быть подчинена этой цели и что главная роль в тактике по-прежнему принадлежит испытанной веками штыковой и кавалерийской атаке. Превосходство боевого духа, подготовки, дисциплины и решимости в рукопашной схватке не подвергалось серьезному сомнению. Хотя преимущество казнозарядного устройства против дульного заряжания становилось все заметнее по мере внедрения первого, тупик в сравнении различных казнозарядных ружей, по иронии судьбы, возродил аргументы в пользу холодного оружия и боевого духа [Howard 1961: 5, 35; Showalter 1975: 103, 109, 123–124, 215–216].
Тактические доктрины, отводившие главное место холодному оружию, уже сосуществовали с более новыми, делающими упор на огневую мощь, и, хотя в войнах середины века было более чем достаточно самоубийственных кавалерийских атак, существование казнозарядных нарезных ружей с эффективной дальностью в 1000 ярдов превратило и Гражданскую войну в США, и Австропрусскую, и Франко-прусскую войны в войны винтовок. В свою очередь, к концу XIX века с развитием использования пулеметов значение винтовки снизилось, подобно тому как с внедрением винтовок снизилась военная роль штыка: пехота теперь не могла захватить позицию, защищаемую пулеметным огнем. Пулемет в сочетании с лопатой и колючей проволокой положил начало эпохе позиционной войны и снова дал пехоте огромное преимущество в обороне. Благодаря этой перемене руководство снова взяли в свои руки командиры полков, что избавило войска от бесконтрольности и беспорядочной стрельбы, характерных для действий рассеянных подразделений. Более того, как выразился Дж. Ф. Фуллер, с появлением бездымного пороха «прежний ужас перед видимым противником уступил место парализующему ощущению наступления на врага невидимого, из-за чего возникало подозрение, что он находится повсюду» [Fuller 1956, 3: 145; Howard 1962: 208–209]. Пулемет «не столько упорядочил искусство убийства, <…> сколько механизировал или индустриализировал его» [Keegan 1976: 229–230].
Рационализация производства оружия
Но даже важнее, чем конструкция оружия, оказались способы, которыми американские производители революционизировали старые системы и обозначили методы, позволившие с тех пор производить огнестрельное оружие намного лучше и дешевле, нежели прежде [The Firearms Manufacture 1881: 148].
Инновации в конструкции и технике изготовления огнестрельного оружия первой половины XIX века сопровождались не менее важными нововведениями в его производстве – изменениями, без которых было бы невозможно его широкое распространение в конце века. Со временем на смену ручным инструментам пришли точные станки, а разрозненное ремесленное производство оказалось вытеснено централизованным фабричным производством. В результате к середине века сложилась «американская производственная система», как назвали ее в британской парламентской комиссии. Отличительными чертами этой системы в целом и индустрии стрелкового оружия в частности явились разделение и специализация труда, унификация методов работы, централизация организации рабочего процесса, иерархическая цепочка управления, механизация рутинных и стандартизированных задач, прецизионные измерения, последовательность выполнения механизированных операций и единообразие или даже взаимозаменяемость деталей
