Русское воскрешение Мэрилин Монро - [36]

– И с тех пор он так лежит? И мимо него течет ваш народ? Господи, великий Кришна, как же вы еще живы! Вы великая страна, великий народ!

Я оглянулся на Лобное место, – собравшиеся там наши партийцы понуро потянулись через площадь. Мы с Пуробой догнали их.

– Мы все едем обратно, – сказал мне резко Фомин. – Не отставайте больше. График опять изменился.

– Что стряслось? – я хотел услыхать его интерпретацию произошедшего события.

– Ничего особенного. Обыкновенное мракобесье. Владимир Ильич чего-то испугался. На него плохо подействовал Мавзолей. Ему надо немного отдохнуть. Завтра, не забывайте, – у нас стадион.

Обратно в коттедж ехали порознь. Но я на мотоцикле гнал быстрее и в пробках не стоял, поэтому приехал много раньше.

Первых, кого я увидал в коттедже, были Мэрилин и Джеймс Форд. Я увидал их на лестнице. Они спускались с нее, обнявшись, и Форд свободной рукой заправлял рубашку в брюки. Завидев меня у двери, они беззаботно и одинаково шаловливо мне улыбнулись, а Мэрилин даже подняла голую руку и помахала мне, приветствуя.

– Привет, – сказала она, спустившись вниз. – Как прошла встреча живого с мертвым?

– Успешно, – сказал я с мрачным лицом. – Наладился даже контакт.

– Ты очень рано вернулся. А почему один. Ты не заболел? – она перешла с русского на более понятный Форду английский язык, в котором «ты» и «вы» неразличимы.

Я не ответил. Меня раздражало, что они при мне и не подумали даже выпустить друг друга из объятий.

– У тебя очень плохое настроение, а утром был такой веселый. Ты не хочешь к нам присоединиться?

– Третьим?

– Можно и третьим, – сказала Мэрилин и хихикнула.

Это было последней каплей. Мне было уже плевать на эту девку, меня оскорбляло другое. Этот Джеймс взял, пока я отъзжал, мое, – что бы оно ни было, и чего бы ни стоило. И теперь еще нагло улыбался. Этого стерпеть я не мог. Я шагнул к Форду и крепко сжал ему локоть, потом сказал:

– Пардон, Джеймс Бонд…

Тот резко стряхнул мою руку и ледяным голосом ответил:

– Я Джеймс Форд. Форд – моя фамилия.

– Какая разница, если вы играете в агента 007? Так вот, Джеймс Бонд, мы не братья Кеннеди, чтобы нам делить одну Мэрилин Монро. – Как американский дипломат, он должен был понять, каких братьев я имел в виду. – Yes, sir, that’s my baby! – добавил я по-английски, полушутливо – полусерьезно. Это были слова из американской песенной классики тех времен, когда блистала настоящая Мэрилин Монро, и каждый взрослый американец знал их. Означало примерно: Да, сэр, это моя девочка. Но Форд ответил мне словами из другого куплета той же песни:

– No sir, that’s my baby now! – это звучало уже иначе: Нет, сэр, теперь это моя девочка.

После этого я как-то смешался и поглядел на Мэрилин. Она с испуганной, и, одновременно, обворожительной улыбкой перебегала с одного лица на другое, ничем не выдавая своего окончательного выбора. Поэтому непроизвольно я снова очень вежливо взял Форда под локоть.

– Get off me, or I’ll beat shit out of you! – неожиданно грубо сказал мне тот.

Форд сказал мне плохие слова, по смыслу они означали: отвали или я вышибу из тебя все дерьмо. Меня это не устраивало. Но говорить еще какие-нибудь слова, да еще по-английски, – тоже. Я очень обиделся и схватил его по-русски за грудки, вернее, за ворот рубашки, и она затрещала у него на шее. Схватил я его только от обиды, бить я его не хотел, тем более, что так не начинают серьезную драку. Но американец не знал русских манер, ему было отвратительно любое чужое прикосновение в этой стране. Я почувствовал короткий удар в живот, – мой многострадальный, еще не совсем отошедший за три дня, живот, – и сразу в челюсть. То была «двойка», тоже любимая мной когда-то в молодости и часто практикуемая.

Этот двухметровый Джеймс был настоящий Бонд: я перевернулся от его удара, почти оторвался от земли, и рухнул ко входной двери. О’кей, это был классный нокдаун. Но вместо рефери, отсчитывающего секунды всей пятерней, ко мне с визгом бросилась Мэрилин.

– Коленька, милый, за что он тебя! – визгнула она по-русски. – Тебе очень больно?

Я встал на ноги без ее помощи. Считал секунды тоже самостоятельно: их было только семь. Поэтому наш первый раунд, раз уж он начался, мог теперь, по всем правилам бокса, продолжаться дальше. Теперь до нокаута.

Я плюнул розовым на ковер и встал в боксерскую стойку. Взглянув на меня, Форд сначала ухмыльнулся, а потом даже громко хохотнул. Я сказал по-английски, и опять вместо рефери на ринге, – «box», и сделал нетвердый шаг вперед.

Но сил у меня хватило только повиснуть у него на плечах в тесном клинче. И в самое ухо я услыхал, пополам со смехом, – брейк, брейк, – теперь Форд играл в рефери.

Я резко откинулся от него, не желая получить вдогонку что-нибудь тяжелое. И правильно сделал, его кулак только скользнул по моему лицу, тому захотелось поскорее закончить со мной. Но этим он выдал очень важное: он и не подумал защищать свое лицо, он не ставил меня после нокдауна – ни в грош, ни в цент.

Я не стал его разочаровывать. Удерживая его левым «джебом» на расстоянии, я попятился назад, но как бы еще и угрожая правой по корпусу. На это он и купился, и подставился. Это бы настоящий «панч». К сожалению, он получился у меня в его правый висок, – что весьма для него опасно. Но зато по всем правилам профессионального спорта.