Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов ХIХ столетия - [195]

Читатели помнят, что у Тургенева Евгений и Аркадий отправляются в губернский центр по приглашению родственника Кирсанова по материнской линии Матвея Колязина. Встречаются там с Ситниковым и Кукшиной, посещают бал у губернатора, где им является Анна Сергеевна Одинцова. Авторам экранизации 1984 года этот эпизод предоставляет возможность выстроить образ чиновничьего мира с его искусственностью, отчужденностью от естественной жизни, с его нелепостью и абсурдом. А вот авторы телефильма 2008 года в этом месте прибегают к скороговорке, комкают эпизод. Бал у них дан с намеками то ли на Гоголя, то ли на Чехова, а скорее отдает плохо отрепетированной массовкой, где Одинцова при ее самооценке вряд ли могла появиться. Но дело даже не в этом, а в том, что балу предшествует гораздо более запоминающийся эпизод участия Евгения и Аркадия в забавах «наперсточника», вызывающего у молодых людей прилив нешуточного азарта и напоминающего нам о «лихих 90-х».

Невольно закрадывается мысль о том, что манипуляции новейших экранных толкователей классики с хрестоматийными текстами сродни манипуляциям этих самых наперсточников. В подробностях знакомый (и любимый притом!) текст на наших глазах исчезает, и с ним происходит нечто уму непостижимое. Но мы как завороженные наблюдаем за «монтажным» полетом жеста специалиста и даже аплодируем ему, забыв, что это ведь «ловкость рук — и никакого мошенства», представленным на потеху публики.

* * *

Как мы считаем, толчком к появлению одного за другим телесериалов по классической русской литературе стали несколько крепких и по-своему выдающихся экранизаций, созданных Владимиром Бортко: «Собачье сердце» (1988), «Идиот» (2003), «Мастер и Маргарита» (2005).

Особой победой здесь выглядела телеверсия знаменитого романа Ф. М. Достоевского, давшая неожиданно высокий рейтинг, вплоть до того, что на книжном рынке даже отмечался повышенный спрос на соответствующий роман классика. В своем месте мы обратимся к рассмотрению экранизаций Достоевского с точки зрения мировоззренческого диалога разных эпох. Здесь же хочется только подчеркнуть, что профессионально и добротно выполненная Владимиром Бортко телеверсия «Идиота» могла рассматриваться как адаптация сложного классического текста к потребностям массовой зрительской аудитории (возможно, с просветительской целью), но не как самостоятельное оригинальное высказывание в том, что мы назвали мировоззренческим диалогом эпох.

Однако вслед за добротно выполненной экранизацией «Идиота» одна за другой на телеэкран хлынули инсценировки русской литературной классики, чтобы, по выражению одного из персонажей знаменитой гайдаевской комедии, «ковать железо, не отходя от кассы». И уровень этих «прочтений» от фильма к фильму снижался, несмотря на то, что некоторые из них выполнялись безусловными мастерами своего дела. Так появились «Преступление и наказание» Д. Светозарова (2007), «Без вины виноватые» Г. Панфилова (2008), «Герой нашего времени» А. Котта (2007), «Доктор Живаго» А. Прошкина (2005), которые проваливались с легким шумом или вовсе бесшумно. Сам же первооткрыватель «золотой жилы» выпустил (уже на широкий, а не на телевизионный экран) «Тараса Бульбу», по Гоголю (2009). К этой же волне со всеми вытекающими последствиями мы относим и телеэкранизацию тургеневского романа «Отцы и дети» А. Смирновой.

Конечно, все названные фильмы выполнены на разном профессиональном и художественном уровне. Но печально то, что все они, так или иначе, обнаруживают общее им безрадостное явление, свидетельствующее о том, что в социально-культурном бытии страны настойчиво укрепляется поверхностный взгляд на мировоззренческое содержание классического наследия, которое если и оказывается востребованным, то только в виде эрзац-продукта, облаченного в привлекательную для массового потребителя упаковку, имеющую мало общего со смысловым и ценностным содержанием первоисточника.

Глава 9. Нравственные искания героев Л. Н. Толстого: экранные образы

Толстому гораздо больше «повезло» по части экранизаций, чем, например, Тургеневу, — и в смысле количества, и в смысле качества. Говоря так, мы прежде всего имеем в виду уровень идейно-художественного диалога эпохи аудиовизуальных «масс-медиа» с эпохой жизни и творчества великого художника. Напомним, что в связи с экранизациями нас интересует тот комплекс мировоззренческих установок классика, какие показались актуальными с точки зрения отечественного кинематографа XX века, главным образом, его советского периода.

Повезло же, по понятным причинам, Толстому в том смысле, что он, едва ли не единственный из классиков литературы XIX века, попал и сам лично в объектив кинокамеры, хотя, кажется, не очень к тому стремился. Событие это носит символический смысл. Оно обозначает время и место встречи двух культур двух больших эпох, признавших и принявших друг друга уже в силу того, что событие это состоялось.

Символично и то, что в ряду первых художественных (в смысле недокументальных) фильмов, связанных с Толстым, в 1912 году появился и фильм «Уход Великого старца», поставленный Яковом Протазановым. Куда и от кого уходил «Великий старец» в реальной жизни? Может быть, уходил он из своего времени, предчувствуя наступление нового, XX века с его средствами как массового уничтожения, так и массового воздействия на сознание человека, возвращающими его к «роевому» мировидению, которое так завораживало и самого Льва Толстого? Уход Толстого навсегда остался загадкой. И в том, что к этой загадке кинематограф обратился в первые десятилетия своей жизни, есть не только жажда шумных сенсаций, но и требование самого времени в преддверии грядущих катастроф.