Русское - [36]

— Хорошо.

«Сдалась. Ура. Я и в самом деле умею это. Ура, ура, ура».

— Прошу вас. Добро пожаловать, Валя.

Он вошел вслед за ней в прихожую. Свет включил — для нее. Чтобы все на свету, никаких темных углов.

— Не разувайтесь.

— Туфли промокли.

— Тогда тапки.

— Не нужно, спасибо.

— Пол холодный.

— У меня с собой тапки. Я взяла.

Он провел ее в свою комнату.

«Слава богу, убрана постель. На столе пылюга».

— Садитесь, пожалуйста, к столу. Включу свет, на улице пасмурно и дома пасмурно. Ну вот, а я в кресле устроюсь, оно старое, старше меня. Скажите, пожалуйста, зачем вам эти занятия?

— Зачем? Это так нужно знать?

Митя не отвечал, держал паузу.

— Хотя понятно, я ходила заниматься английским, там тоже спрашивали зачем. Просто общаться или книжки научные читать. Мотивация. Да, я объясню. Меня назначили начальником отдела. Это так звучит серьезно. В действительности не то. Но все равно. Они должны меня слушать. В идеале. Но я ничего не умею им сказать. Я не могу убедительно. Убедительно сформулировать. Я сама себе не верю, когда говорю.

Митя расстегнул ремешок и снял часы. Женщина наблюдала за ним настороженным взглядом. Митя положил часы на стол.

— Так удобнее следить за временем. Мама обычно ставит на стол будильник, но у меня здесь будильника нет, я под его тиканье не могу спать.

Митя поднялся из кресла и направился к стеллажу, к поблескивающим книжным корешкам.

— Любите читать?

— Времени нет.

— К Достоевскому положительно относитесь?

— Не особо.

— Почему?

— Не знаю. Не выдерживаю больше страницы, болею.

— К Толстому?

— Получше.

— Но без удовольствия читаете?

— Вообще не читаю, если честно. После школы — ни разу. Там… как-то не знаю. Мне трудно. Времени нет. Сил. Неинтересно.

— Это замечательно, — сказал Митя и вытянул из тесного ряда книгу. — «Преступление энд наказание», — объявил он. — Открываем. Сейчас, сейчас. Так. Вот. Читайте. Монолог Свидригайлова.

Она взяла у него растерянно книгу.

Всмотрелась в текст.

— Читайте вслух.

— Не буду.

— Почему?

— Это отвратительно.

— Что именно?

— Этот человек. Он весь.

— Как думаете, сам себе он нравится?

— Не знаю. Нет.

— Положим. Не то чтобы я с этим вот прям так соглашаюсь, но — положим. Прочитайте именно так — от лица человека, который сам себе отвратителен.

— Но я же не актерскому мастерству пришла здесь учиться.

— А чему вы пришли учиться?

— Я уже объясняла.

— Повторите.

— Говорить.

— Да вы умеете вроде.

— Меня не слышат.

— Я — слышу.

— Не слушают. Не вы. На работе. И не только. Я объясняла.

— А его — слушают?

— Свидригайлова? Да.

— Тогда попробуйте влезть в его шкуру.

— Он мне противен.

— Вы сказали, что он сам себе противен.

— Уже не знаю.

— Помните, что с ним в конце концов произошло?

— В Америку уехал, — сказала неуверенно, вопросительно.

— Почти что так. Америка на его языке — тот свет.

— Он умер? — спросила после паузы.

— Застрелился.

— Почему?

— Отчасти вы знаете ответ.

— Сам себе противен?

— Возможно. Читайте. Давайте. Вслух.

Она придвинула к себе книгу. Губами шевельнула и — не смогла прочесть.

— Знаете, когда актерам выпадает играть отрицательных персонажей, они ищут в них человеческое. Попробуйте.

— Попробуйте вы, а я послушаю. Как это со стороны звучит.

— Попробую, но не сейчас, сейчас рано. У вас есть братья-сестры?

— Какая разница?

— У меня не праздное любопытство.

— Можно подумать, я к психологу пришла.

— Вы ходили к психологу?

— Нет. В кино видела. Есть у меня брат, старший. Но мы с ним мало общались, он не с нами жил.

— А что вы обо мне думаете?

Посмотрела удивленно.

— Давайте. Начистоту.

— Я давно с шестнадцатилетними не общалась. Не знаю, может, вы все сейчас такие. Как бы это. Вы очень шустрый. С таким напором. И речь. Будто вам лет сорок. И вы уже лекции читаете, профессор.

Митя рассмеялся.

— А еще? Что бы вы обо мне рассказали своей лучшей подруге?

— У меня нет лучшей подруги.

— И никогда не было?

— В школе была. Но я бы не стала. Никому. Я не люблю рассказывать.

— Почему?

— Просто не люблю рассказывать. Я устаю. Я с вами устала уже. Не с вами, а говорить, устаю говорить.

— Что делать, вы за этим пришли — говорить. Привыкайте. Научитесь находить в этом удовольствие. Мы к этому придем. Внешность мою попробуйте описать.

— Ну. Высокий. Глаза серые.

Митя рассмеялся.

— Пушкина напоминает, «Дубровского». Кто угодно подойдет под это описание. То есть очень многие.

А Свидригайлова можете описать? Чисто внешне. Какой у него голос?

— Не знаю.

— Низкий? Высокий? Чистый? С хрипотцой? А внешность? Помните?

— Нет.

— Ну придумайте ему внешность. Давайте. Высокий?

— Наверное…

— Выше Раскольникова?

— Наверное…

— Как одет?

— Не знаю. Я не знаю, что они тогда носили.

— В темное?

— Не знаю.

— Я вам прочту. Раскольников его наблюдает. Его глазами.

И Митя прочел про лицо-маску, про алые губы и белокурые волосы, про слишком голубые глаза и тяжелый взгляд. Про моложавое не по летам лицо. Про огромный перстень и легкую одежду. Легкую, светлую, летнюю.

— Взгляд тяжелый, а одежда легкая, — сказал Митя. — Лицо моложавое, а лет много.

— Интересно, — сказала Валя, — куда вы пойдете после школы, литературу преподавать? В актеры? В психотерапевты?

— В летчики, — весело ответил Митя. — А вы кем мечтали стать, когда в школе учились?