Русское - [37]

— Угадайте. Вы же умный.

— Если угадаю, прочитаете Свидригайлова?

— А если не угадаете, прекратите с ним приставать?

— Идет.

— Договорились, — сказала она. И добавила:

— Я играю по-честному

— Я не сомневаюсь.

Митя посмотрел на нее. Он хотел сдвинуть брови, сделаться серьезным, даже мрачным, хотел посмотреть таким же тяжелым взглядом, каким смотрел бы Свидригайлов. Но не выходило. Рот не слушался и расплывался в улыбке. И брови не хотели сходиться.

— Почему вы смеетесь?

— Вы хотели быть продавцом мороженого.

— Ошибочка.

— А кем? Серьезно.

— Вы же не серьезно в летчики хотите?

— Да я понятия не имею, чего я хочу. Честно.

— Я тоже. Вы способный, и язык подвешен, найдете. А я вообще не знала. Я этого вашего Свидригайлова вообще не читала. Я вообще — никто.

— Начальником-то вас назначили.

— Может, потому и назначили.

— Откажитесь.

— Не могу.

— Почему?

— Ну как почему? Вот сразу видно, что вы мальчик еще, на свои деньги не жили, попробуете — поймете. Это даже слава богу, что вы не понимаете, а то прямо страшно, как вы во все проникаете, как будто уже сто лет живете, нет, с некоторыми вещами опыт нужен, чтобы их понять. Прямо облегчение. Почему вы улыбаетесь?

— А вы расскажите, на что у вас деньги уходят.

— Зачем это?

— Интересно. Все ведь по-разному тратят. Сколько вы получаете?

— Не получаю, а зарабатываю. Это мне отец так всегда говорил: не получаю, а зарабатываю. Это вы получаете — из маминых рук.

— Согласен. Мне тем более интересно.

— Шестьдесят тысяч выходит в месяц. Так-то оно неплохо, но много на квартиру уходит, ровно половина, я квартиру снимаю, я отдельно от родителей, вместе — это невозможно.

— А на еду сколько?

— Я не знаю точно, я прям так не подсчитываю, по ресторанам я не хожу, я вообще не люблю, я лучше дома, свободнее, ничего особенного такого не беру, самое обыкновенное. Не знаю. Тысяч пять уходит. Может, семь. Конфеты я люблю. «Столичные», они дорогие.

— Двадцать пять в остатке. Пусть двадцать.

— Что значит «в остатке»? Будь здоров остаточек. В смысле, куча еще расходов. Стиральный порошок, мыло, зубная паста. Одежда тоже. Я не так чтобы много на одежду трачу, но тоже ведь. И обувь у меня быстро убивается, это у меня с детства так, всегда. Не знаю. Парикмахерская. Маникюр. В отпуск.

Митя молчал. Он устроился в кресле поглубже и как будто позабыл о женщине рядом. Взгляд его стал невидящим.

Женщина посмотрела на часы, лежащие на столе. Но время разглядеть не смогла, мешал блик не стекле.

— А что они за люди, ваши подчиненные? — спросил вдруг Митя из глубины старого кресла.

— Обыкновенные.

— Конкретно, конкретно. Знаете, как Достоевский. Как про Свидригайлова.

— Они. Не знаю.

— Нет, не во множественном числе, в единственном. По очереди. Сколько их?

— Пятеро.

— Пять портретов.

Он наблюдал за ней. Ни тени улыбки уже не было на его сосредоточенном лице.

Она молчала.

— Кто самый старший? — спросил Митя.

— Наталья Тимофеевна. Я у нее на даче была. Мы все были. Она приглашала на шестьдесят лет, в прошлом году. У нее там чистенько, просто, но хорошо. Она вся такая. Чистенькая. Она вообще маленькая, немножко на одну актрису похожа. Смешная. И носом поводит. Она в лес ходит, грибами нас угощала, огурцами своими, огурцы мне не очень понравились. Я ночевала у нее, утром мы разговаривали, она о детях и внуках, скучает. Она ко мне немножко как к дочке. Так примерно. Потом, если по возрасту, идет Ксения. Она в молодости была красавица. Просто изумительная. Я почему знаю, это все знают, ее фотограф снимал, известный, вы даже можете найти ее фотографии в интернете, если захотите. Такая тоненькая была, неземная, из Пушкина прямо, в смысле, из стихов, вы поняли, а сейчас и не угадаешь, хотя что ей… чуть только за сорок. Злая на язык. Хотя иногда интересно ее послушать. Она каких-то известных людей знает, еще с молодости, вроде как накоротке, мелочи всякие — интересно. Может, врет, не поймешь. Потом. Если по возрасту. Игорь. Он. Переговорщик. Это я так, придумала ему прозвище. Для себя. Знаете, как в кино, переговорщик, человек, например, хочет с моста спрыгнуть, или с карниза с двадцатого этажа, или с бомбой сидит в детском саду, а переговорщик его уговаривает всех отпустить, успокоиться, не прыгать, как-то так. Тут хитро надо. Не спугнуть. Такое гипнотическое должно быть влияние. Игорь умеет. А когда не на работе, он совсем другой. Вот ему с вами было бы легко разговоры вести, он бы про Свидригайлова ответил, вы бы еще удивились. Он много знает. Я один раз с ним по улице шла, от работы. К метро. Что-то там троллейбусы встали, и мы решили, что пешком. Так он про дома рассказывал, которые проходили. Один дом Наполеона видел, интересно. Такой человек.

— Я никак не соображу, что у вас за работа? Экскурсоводы-переговорщики?

— Шутите? Нет, мы двери продаем. То есть звонки принимаем, заказы оформляем, товар продвигаем. Тут и переговоры, и экскурсии, тут все уметь надо. Объяснить. Привлечь.

— Загипнотизировать.

— Не в прямом смысле.

Она замолчала. И Митя молчал в кресле. Не требовал продолжения. Казалось, он думает о своем, к Вале отношения не имеющем. Она осторожно вытянула руку, коснулась края книжного листа.