Русско-ливонско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. - [69]
Таким образом, все источники, сохранившие известие о походе русских войск в Ливонию в 1481 г., рисуют этот поход как предприятие крупного масштаба. Во время похода впервые в истории русско-ливонских войн русские войска овладели посадами крепостей Феллин, Каркус и Тарваст. Особенно значительным успехом было взятие Феллина, одного из важнейших орденских городов. Русские войска, овладевшие наружными укреплениями, заняли и сам город — посад; сдачи избежал, и то благодаря «окупу», лишь замок Феллина.
Взятие ливонских городов, укрепленных в соответствии с требованиями западноевропейской фортификации, стало возможным благодаря успехам артиллерийского дела в России. Широкая организация пушечно-литейного дела в России относится к 70-м годам XV в. В 1475 г. в Москве была построена первая пушечнолитейная мастерская, позже названная в летописях «Пушечной избой». В развитии пушечно-литейного дела в России большую роль сыграл итальянец Аристотель Фьораванти (1475–1500 г.), а также русские мастера Яков (1483–1493) и др.[585] Рост русской артиллерии и улучшение ее материально-технических качеств позволили расширить сферу ее применения: если раньше, до последней трети XV в., артиллерия на Руси применялась преимущественно при обороне городов,[586] то теперь она с успехом используется, как это показал опыт похода в Ливонию в 1481 г., при их осаде. При взятии Феллина были использованы, согласно известиям русских летописей, как орудия, предназначенные для разрушения крепостных стен — пушки, пищали, так и орудия, имевшие целью уничтожение живой силы противника — тюфяки[587].
Несмотря на взятие трех ливонских городов, русские войска ушли из Ливонии, не сделав попытки там закрепиться. Очевидно, в планы русского правительства не входило подчинение Ливонии и поход был предпринят, как сообщают русские летописи, лишь в качестве ответной меры на агрессию Ливонского ордена, чтобы добиться прекращения враждебных действий с его стороны. Поход достиг цели: в Новгород прибыли ливонские послы с просьбой о мире, который был заключен 1 сентября 1481 г.
Узнав о прибытии в Новгород ливонских послов, псковичи поспешили отправить туда своих послов: посадников Якова Кротова и Леонтия Тимофеевича, Андрея Рублева. По-видимому, переговоры о мире были длительными, так как псковские послы пробыли в Новгороде 14 недель. В результате переговоров между Псковом и Ливонией был заключен мир на 10 лет. Из лаконичного сообщения псковского летописца о том, что псковичи «мир потвердиша на 10 лѣтъ, в Данильев мир»,[588] следует, что мир псковичей с Ливонией 1481 г. повторял условия псковско-ливонского договора 1474 г., в заключении которого участвовал князь Данила Дмитриевич Холмский, воевода великого князя.
Договор между Псковом и Ливонией 1481 г. до наших дней не дошел. Согласно указанию Г. Козака, копия договора, снятая Г. Гильденбрандом, в 20-х годах XX в. хранилась среди бумаг Г. Гильденбранда в Домском музее в Риге[589]. В настоящее время местонахождение бумаг Г. Гильденбранда, содержавших копии актов, касавшихся русско-ливонских отношений, неизвестно.
Г. Козак, пользовавшийся копией псковско-ливонского договора 1481 г., к сожалению, почти не передает его содержания. Он приводит из него лишь тексты трех статей. Одна из них налагала на ливонского магистра обязательство не помогать Дерптскому епископству и не посылать войско в помощь дерптцам против псковичей[590]. Эта статья как бы дополняла статью договора Пскова и Новгорода с дерптским епископством 1474 г. (содержание которого повторялось, по-видимому, в псковско-дерптском договоре 1481 г.), включавшую обязательство дерптского епископа не помогать Ордену. Названные статьи обоих договоров отвечали стремлению великокняжеской власти к расколу единого фронта ливонских ландесгерров.
К рассмотренной статье псковско-ливонского договора 1481 г. непосредственно примыкает статья, обязывающая псковичей возвращать беглецов из Дерптского епископства.
Третья статья из приведенных Г. Козаком гласит, что во владениях магистра и рижского архиепископа немцы не должны причинять вреда русским церквам, но должны возвратить взятое из церквей и «держать чисто» русские концы[591]. Наличие рассматриваемой статьи в псковско-ливонском договоре 1481 г. именно в такой редакции вызывает у нас некоторое удивление. Дело в том, что в новгородско-ливонском договоре 1481 г., текст которого сохранился (о чем мы будем говорить далее), статья о русских церквах и концах читается совершенно в другой редакции: в ней речь идет о русских церквах и Русском конце только в Дерпте. Редакция статьи, близкая к редакции, имеющейся в цитате из псковско-ливонского договора 1481 г., приведенной Г. Козаком, встречается впервые в новгородско-ливонских договорах только в договоре 1493 г. А между тем было бы логичным, чтобы в двух одновременно заключенных в 1481 г. договорах, псковско-ливонском и новгородско-ливонском (они являлись по существу частями одного общего русско-ливонского договора), имела бы место одна и та же редакция статьи о русских церквах и концах в ливонских городах. К сожалению, сверить приведенную Г. Козаком цитату с текстом рассматриваемой статьи невозможно ввиду утраты как самого договора, так и снятой с него Г. Гильдебрандом копии. Но если редакция статьи о русских церквах в ливонских городах, содержащаяся в цитате, приведенной Г. Козаком, вызывает некоторое сомнение, то бесспорным является положение о том, что включение этой статьи в псковско-ливонский договор 1481 г. было очередным проявлением заботы великокняжеского правительства об интересах русских, находившихся в Ливонии.
