Русско-ливонско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. - [55]

Успехи Москвы в деле объединения русских земель незамедлительно сказались на развитии русско-ливонских отношений: они подготовили почву для активного вмешательства великокняжеской власти в русско-ливонские дела, которое имело место, как мы увидим дальше, начиная с 60-х годов XV в., уже в княжение Ивана III.

Если Русь в середине XV в. шла по пути установления государственного единства, то Ливония продолжала оставаться в состоянии феодальной раздробленности. Положение Ливонии в середине века осложнилось в связи с событиями в Пруссии.

В 1454 г. союз прусских городов при поддержке Польши начал открытую борьбу против господства Тевтонского ордена. Ливонский магистр Иоганн фон Менгеде (1450–1469) оказывал великому магистру денежную и военную помощь, но тем не менее орденские силы потерпели поражение[471]. По второму Торуньскому миру, заключенному в 1466 г., были воссоединены с Польшей земли к западу от Вислы (включая Данциг), и великий магистр стал вассалом польского короля.

Участие Ливонского ордена в борьбе, происходившей в Пруссии, сковывало его активность в отношении русских земель, и в 50-х годах XV в. в русско-ливонских отношениях установилось известное затишье, которое, однако, не означало полного спокойствия на границе. Мелкие пограничные инциденты продолжались: в переписке орденских чинов, относящейся к 50-м годам, встречаются известия о нарушениях границы, главным образом на ее псковско-дерптском участке[472]. Но эти инциденты не приводили к нарушению мира. Мир был нарушен лишь в 1458 г., когда между Псковом и Дерптским епископством начались военные действия. Поводом к псковско-дерптской войне послужил спор из-за Желачки.

Желачка, русская рыболовецкая деревня на южном берегу о. Пириссар (на Чудском озере),[473] как предмет спора между Псковом и его западными соседями упоминается впервые в 1365 г. В том году между Псковом и Ливонией происходили военные действия, описание которых летописец заканчивает словами: «А то розратие бысть с Нѣмци, про Жолчь обида, много время, по 5 лет»[474]. Летом 1448 г. одновременно с заключением Нарвского договора между Новгородом и Псковом, с одной стороны, и Ливонией — с другой, было достигнуто еще одно соглашение — между Псковом и Дерптским епископством, касающееся, как можно думать, Желачки. Летописец сообщает: «А что бяше отняли юриевцы старинъ пъсковъских много, милостию же святыя Троица и молитвою благовѣрных князей, они же погании возвратиша со студомъ и съ срамомъ вся старины псковъския ко Пскову»[475]. В пользу предположения о том, что соглашение касалось Желачки, говорят следующие данные: 1) в 50–60-х годах, когда между Псковом и Дерптом шли распри из-за Желачки, ее территория рассматривалась псковичами как земля св. Троицы, которой Псков должен владеть «по старине» (о возврате Пскову Дерптом «старин» речь идет и в известии Псковской летописи о заключении в 1448 г. соглашения между Псковом и Дерптским епископством); 2) в 1471 г., во время переговоров ливонского магистра с Пиковом, магистр соединял поддержание мирных отношений в районе Желачки с сохранением Нарвского договора 1448 г., следовательно, существовало связанное с Нарвским договором соглашение о Желачке (см. ПІІІЛ, с. 174). По-видимому, это соглашение состояло в обязательстве Дерптского епископства отказаться от притязаний на спорную территорию и прибрежные воды рыболовецкой деревни Желачки.

Новая псковско-дерптская война из-за Желачки началась в 1458 г., по свидетельству псковского летописца, при следующих обстоятельствах: осенью княживший в Пскове князь Александр Васильевич Чарторыйский с посадниками и псковскими мужами поехали на землю св. Троицы, на Озолицу (под Озолицей следует понимать о. Пириссар[476]), и на Желачке сено косили, и своим ловцам велели рыбу ловить «по старине», и церковь поставили архистратига Михаила. Весьма вероятно, что эти действия были предприняты псковскими властями в целях действительной реализации достигнутого в 1448 г. соглашения о возвращении Дерптским епископством Пскову его «старин», — соглашения, которое дерптцы, по-видимому, не особенно соблюдали. Во всяком случае псковский летописец рассказывает далее, что в начале 1459 г. немцы «изгонивше изгоною… на то обидное мѣсто, на Озоличю» и сожгли 9 человек и церковь св. Михаила. Вскоре последовало ответное вторжение псковичей, которые «ехавше в насадах и в лодиях на то же мѣсто, на Озоличю, и шедши в землю Немецькую… и месть мстиша за тѣ головы за неповинныя». Начавшиеся военные действия пока ограничивались районом Желачки. Но, как сообщает летописец, «того же лѣта, не на долзѣ времени» враги в шнеках и в лодьях совершили набег на Псковскую землю в районе р. Наровы: захватили насаду псковскую с пушками и в Березной волости сожгли 42 двора[477]. Рамки военных действий были, таким образом, расширены.

В возникшем конфликте Новгород взял на себя «по челобитью немецкому» роль посредника. Осенью 1459 г. новгородский посадник вместе с псковскими посадниками поехали на «то обидное место», на Озолицу и на Желачку, и «досмотрѣша того мѣста, ажно та земля и вода святыя Троица». Ливонские представители на место съезда не явились, и он не состоялся